Археология телефона. Концертная пьеса (Archeologia del telefono) (2005)
Археология настоящего служит для создания короткого замыкания в сознании. Наши дни, кажущиеся современностью, выстраивают импровизированную перспективу, воспроизводящую мир неодушевлённых предметов. Однако ирония обнажает смысл вещей и одушевляет их, потому что является составной частью взгляда, брошенного, наверное, откуда-то из будущего: ведь на самом деле существование чего-либо вне смерти ещё не завершено. В определённом смысле, само существование вещей есть препятствие к тому, чтобы осмыслить их суть. Необходим какой-то магический луч, чтобы избавить им присущую идентичность от банального.

Мои сочинения тяготеют к тому, чтобы сухая структура высказывания, представляющая самое себя, постоянно стремилась бы стать чем-то реальным, — тогда как слух "обнуляет" её реальность, но воспринимает благодаря ей и звук, и тишину уже переосмыслёнными. В «Археологии телефона» каденции солистов подражают звукам техногенного происхождения; это чисто инструментальный «осадок», рождающийся по ту сторону нейтральных сигналов телефонной линии.

Темповое обозначение Tempo di Policronie, предпосланное этой партитуре, выражает мою безумную темповую идею. Старинный термин "полихрония", обозначавший игру сразу во многих темпах, отсылает к началу византийской эпохи, (впервые) блестяще воплотившей пространственную несовместимость как продукт актуальных технологий.
Природа технологической коммуникации прерывиста и случайна. Линия освобождается и занимается, совершая ритуал ответа или отбоя, поселяясь внутри довольно относительного эксперимента, в котором заданы все варианты пространственной диспозиции. Сигналы свободной линии, сигналы линии занятой, соответствуют реакциям и психологическим состояниям (...), здесь играет роль необходимого упражнения, в котором мы оголяем условности нашего общения и даже улыбаемся им.

Используемая с умом, технология незаметно приносит в наши дома изумительные плоды человеческого интеллекта. Тем не менее, нас всех в большей или меньшей степени поглощает фальшивый миф моды, пусть и сгенерированный технологией, но во многих случаях отождествляемый со смыслом жизни. В результате не самые значительные открытия оказываются в центре внимания, а всякое обновление технологии, попадая в медийное пространство, ужимает свой смысл до чисто коммерческого. Например, самая последняя модель микрофона может дать действительно великолепную звуковую картину при записи. Но, сколько ни пытайся, не получится дать художественной формулы современности.

Эпоха телевизионных дебатов давно заперла члена общества в четырех стенах, а эра мобильных телефонов отняла ещё и фазу рефлексии в нашем взаимном общении. Потоки болтовни ширятся, занимая все свободное время. «Связь времени» отражена ныне в слове, лишённом прямого контакта, и скользит только по поверхности разговора.

Появление мобильного телефона сделало доступность собеседника абсолютной, что казалось нереальным, но оказалось заразным. Мне, не имеющему никакого телефона, приходится наблюдать довольно странное поведение: мимика, выражающая все эмоции, работает в изоляции от его источника; домашние драмы и мыльные оперы можно смотреть на тротуаре, в поезде и вообще повсюду.

Массе итальянцев в один присест промыло мозги дурное телевидение. Ещё ближе к приматам они приблизились, используя мобильники: к приматам, зависимым и проигрывающим.

Никому не известно, питалось ли доброй волей желание расследовать вред, приносимый станциями сотовой связи. Нельзя сравнить первые модели (уже просящиеся в музейный запасник), которые, как говорят, разрушали мозг, с современными. Но мы, упоенные первой волной «мобилизации», запрещаем курение, вред которого уже доказали много раньше.

Со всемирным распространением мобильных телефонов иллюзорная «эксклюзивность» все чаще заменяет близость. Это большое заблуждение, едкая смесь маркетинга и частной жизни. Мы продолжаем ожидать вызова абонента, истрепанные безразличным уединением.

«Персональный» (музыкальный