Я не могу спокойно откручивать крышку бутылки пепси, которая со смайликом. Она мне улыбается, а я ей сворачиваю шею. Эта осень под тихими глазами похожа на слово очень,
на голос за двадцать пятым кадром. пора на пары, убегаешь.
все хотят написать тебе что-нибудь в нёбо, но слова давно
устали уже, достали, остекленели и стекли, истекли чем-то бьющимся.
только улыбаемся правой скобкой, больше ничего личного и лишнего.
и кто-то отрывает чувства, как пластырь. зажило и ладно. ничего, что
прохладно в запястье и телефон не ловит. стираешь с лица какой-то
чужой дождь, а все смотрят так, будто ни у одного ребенка не было
ДЦП со смеющимися кровью коленками. и каждый сентябрь это чувство.
разговор, в котором напрягаются связки. и отношения. по-прежнему
сухие губы на фотографиях. стоны в разные стороны. провода больше
не провожают домой, сколько можно бояться, мм? новая нежность, не знаю,
какая по счету. торопила и пила, подбирала слова, чтобы рассказать ему
о выжженных пробках глаз и нуклеиновых кислотах. не могла решить,что важнее.
трамваи бежали за ней, просили не то прощения, не то прощания.а кто-то
не успевал выучить английский за пять минут перемены, это, конечно, больнее,
чем быстрая судорога дней.худая талия и закоченевшие звезды.вот и вся романтика
болевого шока. каждую истерику я посвящаю тебе, дорогой. замученное небо
покалечилось, пока лечилось. осень под тихими глазами ни о чем не рассказывает.
ты за чаем, а я не знаю, зачем я.