Синим тянулся след от пластмассы
По разлинееной белой пустыне.
Горели жирафы, толпились у кассы.
Управдомы с песком гонялись за ними.

Я всё лежал, наблюдая за ними,
Считал песчинки в руках управдомов,
Засекал время сгорания вымя,
И мне не хотелось вставать из болота.

Желтовато-белое болото.
С пушистым облаком под головой.
Во сне я постоянно звал кого-то,
Проснувшись, узнал, что спал кто-то другой.

За окном суматоха.
Дождь и слякоть чернил.
Льётся бронзовым потом
Лихорадка чудил.

Я глотал лекарство и смотрел в окно.
Там горел жираф. И горел давно.
Он глядел на меня своим хрустальным взглядом.
Для него каждый миг был сравним с сущим адом.

Кожа, кости и пепел, что был раньше душой.
Я смотрю из окна, покрытого гноем...
Я смотрю из окна, покрытого шерстью:
Толстокожие мысли, плоскодонные вести,
Для кого-то цель жизни,
Для кого-то цель мести,
Я смотрю из окна, покрытого лестью,
Как один лишь жираф всё же помнит о чести.