Одинокая птица над полем кружит, 
Догоревшее солнце уходит с небес. 
Если вздыблена шерсть и клыки что ножи, 
Не чисти меня волком, стремящимся в лес. 

Лопоухий щенок любит вкус молока, 
А не крови, бегущей из порваных жил. 
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал, 
Расспроси ка сначала меня как я жил. 

Я сидел на цепи и в капкан попадал, 
Но к ярму привыкать не хотел и не мог. 
И ошейника нет что бы я не сломал, 
И цепи чтобы мой задержала рывок. 

Я в кромешной ночи как в трясине тонул, 
Забывая каков над землей небосвод. 
Там я собственной крови с избытком хлебнул, 
До чужой лишь потом докатился черед. 

Я боятся отвык голубого клинка, 
И стрелы с тетивы за четыре шага. 
Я боюсь одного - умереть до прыжка, 
Не услышав как хрустнет хребет у врага. 

Не бывает на свете тропы без конца, 
И следы чтоб навеки ушли в темноту. 
И еще не бывает что бы я стервеца, 
Не настиг на тропе и не взял на лету. 

Вот бы где-нибудь в доме горел огонек, 
Вот бы кто-нибудь ждал меня там у двери. 
Я бы спрятал клыки и улегся у ног, 
Я б тихонько притронулся к детской щеке. 

Я бы верно хранил, и стерег, и берег, 
Просто так за любовь улыбнувшихся мне. 
Но не ждут и по прежнему путь одинок, 
И охота завыть вскинув морду к луне