Кораблям в холодном море ломит кости белый пар,
А лунный свет иллюминаторы прошиб.
А первый иней белит мачты, словно призрачный маляр,
И ревматичен шпангоутов скрип...

   Говорят, на нашей шхуне объявился домовой —
   Влюбленный в плаванья, бездомный домовой!
   Его приметил рулевой,
   В чем поручился головой,
   И не чужой, а своей головой!

Домовой
Заглянул к матросу в рубку,
Закурил на юте трубку
И журнал облизнул судовой
   (Ах, бездомный домовой,
   Корабельный домовой!) —
И под завесой пропал дымовой...

   ...Перевернутый бочонок,
   на бочонке первый снег.
   Куда-то влево уплывают острова.
   Как с перевязанной щекою истомленный человек,
   Луна ущербная в небе крива.
   Кок заметил: «Если встретил
      домового ты, чудак,

   То не разбалтывай про это никому!»
   А рулевой про домового разболтал,
               и это знак,
   Что домовой не являлся ему.

Что не ходил к матросу в рубку,
Не курил на юте трубку,
Не мелькал в хитрой мгле за кормой...

   Корабельный домовой,
   Ах, подай нам голос твой!
   Ау! Ау!
   Ай-ай-ай!
   Ой-ой-ой!

   Загляни к матросу в рубку!
   Закури на юте трубку!
   Рукавичкой махни меховой!..

Волны пенные кипят,
И шпангоуты скрипят,
И у штурвала грустит рулевой...

Новелла Матвеева. Закон песен.
Москва: Советский писатель, 1983.