Ave, Mors! Servi tui te salutant!
Ave, Mors! Ave, Mors! Ave, Mors! Ave!..

Смерть шествует, как царица, победно и грациозно.
Ей под ноги стелют ленты и тёмно-красные розы.
Под куполом капюшона – извечный оскал скелета.
В глазницах сияет пламя нездешне синего цвета.
Изгиб косы её страшен.

Её так часто встречаю на старых фото в альбоме!
Там в каждом лике мне виден и фас, и профиль знакомый.
Её нарядов вечерних не счесть в сундуках старинных –
Те платья, что пахнут пылью, веками и нафталином.
А также тленом и прахом.

Всегда и всюду узнаю её присутствия знаки:
В надрывном плаче ребёнка, в полночном вое собаки,
В зеркальных мутных глубинах, в озёрном иле придонном,
В глумливой усмешке беса, в глазах святых на иконах,
В огне холодном Самайна.

Самайн – её главный праздник, Самайн – её сын любимый.
Она является часто в свечей бледно-сизом дыме.
И тот, кто её улыбки дождётся в самайнский вечер,
Отправится вслед за нею на чёрной ладье далече –
Избранник, пророк и жертва.

В зеленых кудрях наяды блеснут человечьи кости,
И бросят грустные феи на гроб самоцветов горсти,
Целуя мёртвые губы, заплачут бледные бан-ши…
Ткань мира тоньше и тоньше. Ничто не будет, как раньше.
А жизнь – всего лишь мгновенье.

А небо всегда спокойно, а небо всегда безлико.
Оно далеко от боли, от крови, огня и криков.
Вращается вечный жёрнов и мелет кости в мучицу.
Из них создают младенцев, которым нужно родиться,
Чтоб петь, как пели веками:

Ave, Mors! Ave, Mors! Ave, Mors! Ave!..