Здравствуй, дорогой, убей меня нежно.
Сожженное тело не оставляет тебя в покое.
Прокричав, что не можешь спасти меня,
Увидишь ли ты наконец смерть?
Могу ли я принимать твое сбивчивое дыхание за обман?

Под скрипами, что капают по мне, как дождь,
Моя дрожь не прекращается.
Я разорву узлы, сдавливающие меня, с болью,
Которую смогу понять и пережить только я сам.

Умри за меня..., тебе этого не спасти.
Не так? Ответь мне.
Позволь своим глазам дрогнуть,
Ибо нет лжи в пролитых слезах.
Моя рука..., глаза...,разум..., и дыхание.
То, что осталось в конце - гнилые воспоминания, которые сожгли,
И остатки, которые не способны спасти и ребенка.

Тень сюжета этой фотографии сошла с ума.
Ненависть и страх кричат вместе.
Видя отслаивающуюся любовь, почему это тело должно еще и разлагаться?
Во тьме, что смеется красным, были обронены глупые слова.
Каждый раз вдох получался похожим на ту "ненависть"

Под скрипами, что капают по мне, как дождь,
Моя дрожь не прекращается.
Я разорву узлы, сдавливающие меня, с болью,
Которую смогу понять и пережить только я сам.

Здравствуй, дорогой, убей меня нежно.
Сожженное тело не оставляет тебя в покое.
Позволь моим желаниям достичь уха, слышавшего голос новорожденного и пронзительные крики, до дня ямы.
Однако, пожалуйста, заставь их утонуть в этих мокрых глазах,
Утонуть, как будто их проглотили,
Глубоко... Чтоб они больше никогда не коснулись меня,
Как и те искаженные воспоминания, что смеются надо мной.

Умри за меня..., тебе этого не спасти.
Не так? Ответь мне.
Позволь своим глазам дрогнуть,
Ибо нет лжи в пролитых слезах.
Моя рука...,глаза...,ра­зум..., и дыхание.
То, что осталось в конце - гнилые воспоминания, которые сожгли,
И колыбель, которая не может полюбить ребенка.