Меня спрашивают:
Почему Вы — так часто — пишете о сексе?
Я отвечаю (почти потрясённый): Я — не пишу — о сексе...
Кто–то улыбается. Кто–то пожимает плечьми.
А многие — верят.

На тех, кто хочет меня [здравствуйте саша] —
я смотрю с изумленьем.
На тех, кто не хочет меня [...............] —
я смотрю с интересом.
И лишь на тебя
(ты–то знаешь
какой я на самом деле:
утренний глупый горячий
почти никудышний) —
так вот на тебя я смотрю
совсем по–другому.

А тело пело и хотело жить,
и вот болит — как может — только тело.
Я научу мужчин о жизни говорить —
бессмысленно, бесстыдно, откровенно.

И ржа, и золото, летящее с ветвей,
и хриплый голос мой, ушибленный любовью, —
всё станет — индульгенцией твоей,
твоим ущербом и твоим здоровьем.

И ты поймёшь — что всё на свете есть,
что даже в этой каше, в круговерти —
есть жизнь, есть жар, есть честь — и жженье есть,
и этот жар, и жизнь,
и честь — сильнее смерти.

Но также ты поймёшь,
как трудно — говорить
с самим собой — без лести и обмана,
что тело пело и хотело жить —
не–постоянно.

Как — к самому себе — теряя интерес,
оно лишь корчилось — от лжи, любви и жженья,
как — сразу — сбросило — любовь,
как лишний вес —
без сожаленья.

И — в эту яркость, в эту круговерть —
как в сотый раз,
как в первый раз! — запело
и — захотело сбросить — жар и смерть.

Но не успело.