Я когда-то умру - мы когда-то всегда умираем.
Как бы так угадать, чтоб не сам - чтобы в спину ножом, -
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем.
Не скажу про живых, а покойников мы бережём.

В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок, -
И ударит душа на ворованных клячах в галоп.
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

Прискакали. Гляжу - пред очами не райское что-то:
Неродящий пустырь и сплошное ничто - беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап у ворот на ворота глядел.

Как ржанёт коренной! Я смирил его ласковым словом,
Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплёл.
Седовласый старик что-то долго возился с засовом,
И кряхтел, и ворчал, и не смог отворить - и ушёл.

И огромный этап не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Здесь малина, братва, - оглушило малиновым звоном!
Всё вернулось на круг, и Распятый над кругом висел.

И апостол-старик - он над стражей кричал-комиссарил, -
Он позвал кой-кого, и затеяли вновь отворять...
Кто-то палкой с винтом, поднатужась, об рельсу ударил, -
И как ринулись все в распрекрасную ту благодать!

Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Пётр-старик - он апостол, а я - остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженных яблок...
Но сады сторожат - и стреляют без промаха в лоб.

Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?!
Мне - чтоб были друзья, да жена - чтобы пала на гроб, -
Ну, а я уж для них наворую бессемечных яблок...
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

В онемевших руках свечи плавились как в канделябрах,
А тем временем я снова поднял лошадок в галоп.
Я набрал, я натряс этих самых бессемечных яблок -
И за это меня застрелили без промаха в лоб.

И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых!
Кони - головы вверх, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва, с кнутом, по-над пропастью, пазуху яблок
Я тебе привезу - ты меня и из рая ждала!

<1977 - 1979>