Врезанные в песок заливы -
кривы
и плоски;
С неба ускакала закатная конница,
ивы,
березки -
тощи.
Бежит, бежит, бежит
девочка вдоль рощи:
то наклонится,
то выгнется,
словно мяч бросая;
треплется голубая
ленточка, дрожит,
а сама босая.
Глаза - птичьи,
на висках кисточкой румянец...
Померанец
желтеет в осеннем величьи...
Скоро ночь-схимница
махнёт манатьёй на море,
совсем не античной.
Дело не в мраморе,
не в трубе зычной,
во вдовьей пазухе,
материнской утробе,
тёплой могиле.
Просили обе:
внучка и бабушка
(она - добрая,
старая, всё знает)
зорьке ясной подождать,
до лесочка добежать,
но курочка рябушка
улетела,
в лугах потемнело...
"Домой!" -
кричат за рекой.
Девочка всё бежит, бежит,
глупая.
Пробежала полсотни лет,
а конца нет.
Сердце еле бьётся.
Наверху в темноте поётся
сладко пленительно,
утешительно:

- Тирли, тирлинда! я - Психея.
Тирли-то-то, тирли-то-то.
Я пёстрых крыльев не имею,
Но не поймал меня никто!
Тирли-то-то!

Полно бегать, мышонок мой!
Из-за реки уж кричат: "Домой!"