Открытые двери
 Больниц, жандармерий,
 Предельно натянута нить,
 Французские бесы —
 Большие балбесы,
 Но тоже умеют кружить.

 Я где-то точно наследил, 
 Последствия предвижу:
 Меня сегодня бес водил
 По городу Парижу,
 Канючил: "Выпей-ка бокал!
 Послушай-ка гитары!" 
 Таскал по русским кабакам,
 Где — венгры да болгары.
 Я рвался на природу, в лес,
 Хотел в траву и в воду, 
 Но это был французский бес:
 Он не любил природу.
 Мы — как сбежали из тюрьмы.
 Веди — куда угодно.
 Пьянели и трезвели мы
 Всегда поочерёдно.
 И бес водил, и пели мы
 И плакали свободно.

 А друг мой — гений всех времен,
 Безумец и повеса, —
 Когда бывал в сознанье он,
 Седлал хромого беса.
 Трезвея, он вставал под душ,
 Изничтожая вялость, —
 И бесу наших русских душ
 Сгубить не удавалось.
 А то, что друг мой сотворил, —
 От Бога, не от беса, 
 Он крупного помола был,
 Крутого был замеса.
 Его снутри не провернёшь
 Ни острым, ни тяжёлым,
 Хотя он огорожен сплошь
 Враждебным частоколом.

 Пить наши пьяные умы
 Считали делом кровным.
 Чего наговорили мы
 И правым и виновным!
 Нить порвалась — и понеслась!
 Спасайте наши шкуры!
 Больницы плакали по нас,
 А также префектуры.
 Мы лезли к бесу в кабалу,
 С гранатами — под танки, 
 Блестели слёзы на полу,
 А в них тускнели франки.
 Цыгане пели нам про шаль
 И скрипками качали,
 Вливали в нас тоску-печаль —
 По горло в нас печали.

 Уж влага из ушей лилась,
 Всё — чушь, глупее чуши,
 Но скрипки снова эту мразь
 Заталкивали в души.
 Армян в браслетах и серьгах
 Икрой кормили где-то,
 А друг мой в чёрных сапогах 
 Стрелял из пистолета.
 Набрякли жилы, и в крови
 Образовались сгустки, 
 И бес, сидевший визави,
 Хихикал по-французски.
 Всё в этой жизни — суета!
 Плевать на префектуры!
 Мой друг подписывал счета
 И раздавал купюры.

 Распахнуты двери
 Больниц, жандармерий,
 Предельно натянута нить,
 Французские бесы —
 Такие балбесы! 
 Но тоже умеют кружить. 

1978