Мусоргский - Обзор пьесы «Раек».

Знаменитый «Раек» с пестрыми сатирическими картинками, изображающими «превесьма важных музыкальных особей» во главе с «преславной» покровительницей - музой Евтерпой, мифологический облик которой деликатно олицетворял вел. кн. Елену Павловну. Остроумно использовав композиционный прием «скоморошьего представления», Мусоргский придал всей пьесе характер реальной небылицы в лицах.

Вначале выступает он сам в роли раешника, зазывающего «почтенных господ поглядеть на музыкальных воевод». Маленькое вступление звучит хлестко, в духе простонародной шутки-прибаутки. И вот открывается кунсткамера - показываются персонажи райка. В первой картинке изображен небезызвестный профессор Заремба, тогдашний директор консерватории, доктринер и догматик. «Расточая смертным глаголы непонятные», он важно поучает, что «минорный тон - грех прародительский» и что «мажорный тон - греха искупление». Облик Зарембы комично охарактеризован в музыке перефразированным хоралом из генделевой оратории «Иуда Маккавей». Смешной ужимкой звучат слова закосневшего теоретика о «минорном тоне - грехе прародительском» как раз на минорном проведении классической темы...

Перемена картины: бежит вприпрыжку «неугомонный Фиф», тоже старый знакомец - угодливый и беспринципный Феофил Толстой, или «Феофилыч», едко высмеянный еще Серовым. Заметим, что сей Фиф, подписывавший свои статейки эффектным псевдонимом «Ростислав», подвизался не только на музыкально-критическом поприще. Недаром в райке Мусоргского он иронически именуется «Фиф всесторонний». Обладая мизерными способностями и непомерным тщеславием, он старался выдвинуться чем только мог и как только мог: сочинял музыку по итальянской моде, певал в великосветских салонах душещипательные романсы, пописывал даже повести, для проталкивания коих в журналы беззастенчиво пользовался своим служебным положением в Цензурном ведомстве (не гнушаясь и литературными взятками). Он легко подлаживался к знаменитым писателям и художникам и при случае так же легко предавал их. Лев Толстой, раскусив Феофила, выразился о нем с грубоватой лаконичностью: «сукин сын». Одна, кажется, была у Ростислава-Фифа страсть, которой он оставался верен, - итальяномания, да и в ней он проявлял себя мелковато, банально. Тем не менее он пользовался влиянием «критика» и вредил, сколько мог, новой русской музыке. Надо все это припомнить, чтобы лучше понять тонкий смысл сатиры Мусоргского. В небольшой сценке райка Фиф изображен пошлым фигляром. Суетливое движение монотонного мотивчика (с нарочито фальшивящими интонациями) живо передает его вертлявость («Он всю жизнь вертелся, ну, и завертелся...»), а возникающий затем салонный вальс откровенно вульгарного пошиба обнажает всю пошлость натуры Фифа. С каким-то сладострастным самоуслаждением воспевает он в «вихре вальса» итальянскую диву Патти, то съезжая на мотив цыганского романса (средняя часть), то изливаясь патетической руладой (каденца: «О, о, Па, па, па, Патти!..»). Фигура для райка восхитительная.

Снова перемена и снова контраст. Плетется Фаминцын - тот самый «злейший враг новейших ухищрений», который однажды уже был обличен Мусоргским в «Классике». Теперь он удручен другою неприятностью; «бледный, мрачный, истомленный», он «молит смыть с себя неприличное пятно» - язвительный намек на судебный процесс, затеянный Фамин-цыным против Стасова (весною 1870 г.). Оскорбленного жалобщика постигла неудача: «удар моральный понес, бедняжка...». Плачевное состояние вытащенного в раек Фаминцына-критика Мусоргский изобразил плачевной пародией на «одну из пьес» Фаминцына-композитора. В этом-то и «соль» сатирической сценки. Но, увы, она слабо воспринимается современным слушателем. Пьесы бездарного Фамин-цына давным-давно канули в Лету.

В следующей сценке райка под звуки фанфар показывается разъяренный «титан» Серов: «он мчится, несется, метется, рвет и мечет, злится, грозит!..» - ему не предоставили почетного кресла в концертах, его не пригласили на торжественный обед, его не сделали директором Русского музыкального общества («Всех директоров долой! Он один их всех заменит»). Эта комическая бравада весело обыграна в музыке остроумными вариациями на... плясовую народную тему «Из-под дуба, из-под вяза» - тему песенки Княжого дурака в серовской «Рогнеде» («Ты мне, женка, не перечь...»).

Еще комичнее изображается музыкою, как титан вскипел - «и пошел, и пошел... прямо к ним, воеводам удалым» - на свирепый мотив хора язычников «Смерть ему» из первого действия той же «Рогнеды». Попав в компанию Заремб и Фифов, титан «тотчас же осерчал, с яростью на них напал и жестоко оттрепал», что прелестно иллюстрируется скоморошьей темой (опять из «Рогнеды»), гармонизованной низвергающимися уменьшенными септаккордами.
Сверкающая хлестким юмором сценка обрывается на кульминации. В самый разгар яростной схватки с музыкальными воеводами - «грянул гром!.. И тьма настала». Раек обволакивается мраком. И тут из тьмы, п?6?