Прости меня, дружок, за пьяное перо,
на эту болтовню, пожалуйста, не сетуй,
но знай, что до сих пор оплеванный Пьеро
на тоненьких ногах шатается по свету.
 
И мы, встречаясь с ним на ленточках дорог,
не ведаем, бредя с Пьеро почти что рядом,
что просто он подрос, напялил свитерок
и стер с лица сурьму, белила и помаду,
 
Но, сбросив мишуру фигляра и шута,
в нем корчится душа - орущая, былая,
и полночью, когда с улыбкою у рта
людские души спят, душа Пьеро пылает.
 
И на ее огне он стряпает стихи
и дремлет на плече у розоватой зорьки.
Рука его легка. Глаза его сухи.
А строки на бумаге солоны и горьки.
 
Но утро позовет - и сумку, как суму,
забросив за плечо, он скатится с порога.
И все же я - представь! - завидую ему.
И все же я - поверь! - иду его дорогой.
 
...Прости меня, дружок, за пьяное перо,
на эту болтовню, пожалуйста, не сетуй,
но знай, что до сих пор оплеванный Пьеро
на тоненьких ногах шатается по свету.