Дед Вирон, начальник свалки,
то есть сторож, ну, не суть,
бог парилки и рыбалки,
не дурак вина хлебнуть,
словом, дед, каких немало,
красноносых лысунов, –
не однажды он, бывало,
привечал нас, пацанов.
Что нас дома дожидалось?
Только алгебру учить.
А у деда разрешалось –
посидеть и покурить.
Разводили мы костёрчик
вечерком на холодку,
подносили мы флакончик
дружелюбному дедку...
И сиди себе, ребята,
хоть весь вечер, хоть всю ночь!
Дед Вирон имел когда-то
где-то там жену и дочь.

В незапамятном лохматом
восемнадцатом году
взволновался Дон, когда там
закрутили чехарду.
Казаки – народ прожжённый:
что не так – руби, стреляй!
Но загнал Семён Будённый
их почти что к богу в рай.
Дед Вирон не рвался к белым,
не справлял по красным треб;
воевал за общим делом
за казачий вольный хлеб.
Но как был Москвой, не кем-то,
взят за глотку Тихий Дон,
суть текущего момента
живо понял дед Вирон.
То ли вправду просветлённый,
то ль устав быть беглецом,
в общем, стал он Первой Конной
Красной Армии бойцом.
Как штыки, от крови ржавы
были степи в этот год,
от Кубани до Варшавы
дед Вирон прошел, и вот:
трижды пулей поцелован –
ерунда, зато живой! –
начисто демобилизован,
возвратился он домой.

Было сытным это лето
разве только для ворон.
Председатель сельсовета
стал геройский дед Вирон!
С револьвером мироедов
от излишков облегчал;
револьвер – и был весь дедов
небогатый арсенал.
Стал-быть, больше не давали
в Перелазовском ЧК.
Восемь раз в него стреляли,
но везло ему пока.
Мироедовским амбарам
он нанес такой урон,
что уездным комиссаром
был назначен дед Вирон!
Гнал до станции обозы:
хлеб голодным городам!
Агитировал в колхозы,
церкви рвал по хуторам;
и до станции под дулом
раскулаченных водил.
Может, он чего и думал,
только вслух не говорил.

Годы первых пятилеток!
Проливал народ поты!
Голодал. А на селе – так
вовсе пухли животы.
Только сдюжил, не свалился,
не ударил мордой в грязь.
Вот тогда Вирон женился.
Вскоре дочка родилась.
Лез бы в гору быстрым чёртом,
да поплевывал с высот!
Но в году тридцать четвёртом
вдруг случился недород.
Кто когда бывал обласкан
за подобные дела!
Кто в те годы верил сказкам,
что земля не родила!
Эх, не вовремя в начальство
ты пробился, дед Вирон,
ни черта ты не боялся,
за родной воюя Дон,
ни черта ты не страшился,
жить тебе б еще да жить,
но уже как покатился –
так и не остановить.

Всплыл мятеж. Ничто ж без следа
не пройдет, попробуй смой!
оприходовали деда
по статье полста восьмой.
Схлопотал Вирон-вредитель
круглый срок: пятнадцать лет.
И в казённую обитель
лес валить поехал дед.
Ну, да сетовать негоже:
будь все это, например,
хоть тремя годами позже –
дед бы вышку поимел.

От ухода до прихода,
от звонка и до звонка,
до последних дня и года
дед отбыл свои срока.
Жизнь, известно, не икона.
То, что выжил – молодец.
Да у дочери Вирон
был давно другой отец.
Что ж, где тонко, там и рвётся
Ничего, решил Вирон,
повзрослеет – разберётся.
Не вернулся он на Дон.
Кровь не то чтобы бурлила,
но текла ещё пока.
Деда по свету носило –
укатало старика.
И на ставке незавидной
дни закончил старина –
дед Вирон. Не самый видный
житель города Дубна.

Дед Вирон! Ровесник века!
Неужели ж, боже мой,
нет в России человека
с неполоманной судьбой?
Нет, судьбы – её не жалко.
Неужели ж – ты скажи! –
неужели ж эта свалка –
все, что, дед, ты заслужил?
А что сердце, в шрамах, сбоит?
А что в рытвинах душа?
Неужели же не стоит,
дед, хоть это ни гроша?
Что ж, что прошлое въедливо!
Жизнь – на что она дана?
Дед Вирон! Несправедливо
обошлась с тобой она.

...Мы заканчивали дружно
выпускной десятый класс.
Все, что нужно и ненужно,
вперемешку шло у нас:
декабристы с тяготеньем,
Менделеев, Клапейрон;
перед самым сочиненьем
взял да помер дед Вирон.
Я Белинского не тронул,
я Твардовского не взвил;
я покойному Вирону
сочиненье посвятил.
Тема третья называлась:
"Современник наших дней".
Написал, как написалось.
Почему б и не по ней?
Нет, сказали, «мимо денег»
труд художественный мой!
Кой он, к черту, современник –
с кучи мусорной герой!
Ты не умничай тут, слышишь?
Если богом не дано!
Сочиненье перепишешь,
мы уладим с ГорОНО.
Что ж, Белинскому дорогу –
знать, заслуженнее он...
Ты прости, старик, ей-Богу.
Спи спокойно, дед Вирон.