Вся ночь полыхала невидимым этим огнём,
Весь лес, даже время, пожалуй, незримо горело.
Костёр затухал, и меня умолял об одном – 
Не слать в небеса от обиды проклятия стрелы…
Зима поджигала собою мне руки и ноги…
Мне бредилось – пепел и снег становились, как братья
И тихо шептались, как новорождённые боги,
Меня принимая в свои неземные объятья…

Он ветром, холодным, как горе, сковал мне уста,
Он губы мои поцелуем зимы обездвижил.
«Зачем?» - я спросил его, - «Ведь моя совесть чиста!»
«Затем» - он сказал, - «чтобы не говорил «ненавижу»…»
И правда – груз прежней обиды как будто исчез…
«Ты добрый, но кто Ты? Ты – голос моей лихорадки?
А может Ты – снег или пепел, луна или лес?»
«Я всё, что назвал ты. Я – твой непокорный характер»

Застывшие ели тянулись к седым облакам,
И краски стекали вниз, как на промокших полотнах…
«Зачем?» - я спросил его. Краски текли по щекам…
«Чтоб ты мог увидеть Меня, когда станешь бесплотным»
Я видел и слышал жизнь леса и жизнь городов.
«Но я не готов…» - прошептал я, не чувствуя эго.
«Не бойся, сын мой. Я уверен, что ты был готов.
Ты сам говорил, что хотел для кого-то стать снегом…»