Одно из первых публичных исполнений в СССР духовного стиха в сопровождении колесной лиры западно-русской традиции. Инструмент и фонограмма были подарены Ниной Михайловной Савельевой, расшифровка текста -Федор Анциферов. Борис Базуров, 1979 г.

Блудный сын.

"Бродил я далеко...В чужой стороне,
И страсти немолчно кипели.
Небесный отец не забыл обо мне
Следил он за мной с колыбели.

Когда возмужал я , раздела просил, -
И он на раздел согласился:
Он часть из именья мою отделил, 
И я с ним надолго простился.

Мне стало просторно...Я бросился в мир, 
Бежал от отцовского дома, -
Как будто свобода мой детский кумир,
Мне только тут стала знакома.

С запасом здоровья , богатства и сил
Мне думалось счастие встретить.
Я то и другое и третье убил
А счастья не мог и заметить.

А время бежало...И страсти росли:
Свобода им рост придавала;
Богатство, здоровье и силы ушли...
Душа все чего-то искала.

Домой воротиться к отцу я не смел, 
Боялся отеческих пеней.
И где ни искал я , куда ни смотрел, -
Не видел нигде утешений!

Красавицы съели здоровье мое, -
А как оне прежде ласкались!
Богатство мое им пошло на житье.
Друзья ? ...Все друзья разбежались!

И тяжко мне стало жить в той стороне, 
Без денег , надежд и участья;
Никто из друзей не вздохнул обо мне:
Их нет никогда у несчастья!...

Вдруг голод губительно, страшным врагом
По той стороне разбежался;
Никто не подумал о мне об одном;
А там так никто не нуждался!

Разбитый в надеждах, в участьи людей, 
Голодный сидел я на поле.
Я рад бы отнять был и корм у свиней, 
Которых я пас по неволе.

Но корма отнять у них я не посмел:
За мною другие смотрели;
Голодный, я с завистью жадно глядел
Как лакомый корм они ели!

И долго сидел я в раздумьи немом, 
Упреком минувшее всатло, -
И страшное что-то мне сердце тайком
Об этом минувшем шептало...

И виделся мне мой родительский кров, 
И ласки отца и довольство, -
И вспомнилось мне как я нажил врагов
Из жажды одной -своевольства.

И горькие слезы ручьем потекли...
Отверженец мира и неба, 
Сидел я один, сиротой на земле, 
Без крова, одежд и без хлеба.

Тут вспомнилось мне, как спокойно живут
Наемники в доме отцовом.
Им сытная пища, и теплый приют,
И верная плата готовы.

А я на чужбине...не вижу конца
Страданьям и тягостным мукам!
Ужели в отце не найду я отца?
Ужель все убила разлука?"

И встал, и пошел он из той стороны
Вот видится кровля родная, -
Воскреснули в памяти десткие сны
И юность его золотая;

И ласково смотрят родные поля, 
И солнце приветливо светит,
И радостью дышит как-будто земля, 
Желая нежданного встретить.

А он, одинокий, печально глядит
На ласки родимой природы...
В нем сердце по-прежнему грустью болит
Не жаждет он боле свободы.

"Наемником лучше быть в доме отца, 
Чем сыном распутного мира!"-
Он мыслит - и грусть убежала с лица, 
На сердце повеяло миром...

И издали видит отец:-"Это сын,-
(Ему это сердце сказало),-
Идет он в лохмотьях, босой и один"...
И жаль ему бедного стало...

И выбежал прямо навстречу ему, 
И слезы в очах засверкали...
Понятные только отцу одному, 
В них чувства все сыну сказали...

"Прогневал я Небо, тебя раздражил
И сыном назваться не смею!"
"Кто сын мой скажи мне тебя возвратил?"
И кинулся сыну на шею...

И обнял его, и его целовал,
И плакало сердце отцово...
"Оденьте его, -это сын мой, "- сказал-
И все для одежды готово.

"И на руки перстень наденьте ему, 
И обувь наденьте на ноги;
Сегодня служите ему одному:
Он с дальней тяжелой дороги".-

И с сына очей он отвесть не хотел, 
И с радостью взоры сияли...
И долго он , долго с любовь глядел, 
Как сына его одевали.

"А вы и не знали, -рабам он сказал, -
Как долго я с грустью боролся...
Мой сын, как алмаз дорогой, пропадал, 
Но он не пропал , а нашелся!

И в светлую радость веселого дня 
Вы нам заколите теленка, 
Устройте трапезу: мой сын у меня-
А вы его знали ребенком.

Родился и вырос он в ваших глазах, 
И кинулся в мир своевольно, 
Как жизнь его там изнывала в слезах
Мне вспомнить сейчас даже больно.

Но бросим былое, печально оно, 
Печальна былого картина.
Довольно, что в нем вдруг созрело зерно
Возврата погибшего сына.

И он воротился, он в доме отца
И радостно нас потревожил.
В нем видеть привык я давно мертвеца...
И точно: он мертв был и ожил.