Перебирая пальцами золотыми, тонкими. 
В комнате призванной сохранить тишину в темноте. 
Солнце сквозь щель занавешенных окон пинцета иголками. 
Отбирает пылинки для савана те. 
Что улягутся душным пушистым узором тайны. 
На нефритовой маске бывшего чьим-то лица. 
И каждая из миллиардов окажется не случайной. 
В искусном рисунке застенчивого творца. 

Время в засохших соцветиях полыни прошлого. 
Облетают, роняя мгновений несвязных пыль. 
Танцуя над пошлостью труп, торжественно и осторожно. 
Танец бессмертия - космическую кадриль. 
Утопленник в глубине темноты заклинаний. 
Висящий на тонкой натянутой нити луча. 
Безжалостность чьих-то разрозненных воспоминаний. 
Молчаньем своим пробуждает сквозь зубы, крича. 

Всплеск открывшихся в сон дверей. 
Жестокости ламп, электрическая беспощадность. 
Мы входим в с единственным экспонатом в музей. 
Мы чувствует жизни жадность. 
За смазанной акварелью лиц. 
Улыбки прячем. 
Падаем ниц. 
К ногам дохлой клячи. 

Завтрашнего дня искры. 
Шипят в уголках глаз. 
Кажется воздух вдыхаем чистый. 
Пыль оседает в нас. 

Сумерки смотрят в долгое снежное поле. 
Сквозь грохот снежинок слышу о помощи крик. 
И будто откуда-то сверху что-то странно-живое. 
Смотрит мне в душу в этот пронзительный миг. 
Всей очевидно бессмысленно и всё что было. 
И всё что будет не важно и не имеет цены. 
Но почему-то так искренне сердце моей грустило. 
Под черной рубашкой слева от центра груди.