* * *

Неужели свершилось? Вместо пятен возникли черты.
Всё, что зря копошилось, отрешилось от всякой тщеты.
Что ворочалось втуне, поразительно как расцвело.
Ведь ещё накануне совсем не могло.

А сегодня свершилось — бытие обрело колею
и тщета сокрушилась под своею же тяжестию.
И не верится даже, как подумаешь — только же что,
ну, буквально вчера же всё было не то.

А ведь было печально и вчера, и неделю назад.
Не везло капитально, несмотря на размах и азарт.
Уж какие, казалось, карты-козыри шли в переброс,
но игра не вязалась и проигрыш рос.

По колено в сумбуре то Минфин буксовал, то Минздрав,
в оборонной структуре не умели запомнить устав,
а структура надзора, подшивая к доносу донос,
от стыда и позора терялась до слёз.

Через дыры в кордоне утекал образованный слой,
через дыры в озоне атмосфера сочилась долой,
через дыры в законе плутовство умножалось везде,
потому что ничто не держалось в узде.

Населенье дичало, культтовары пылились лежмя,
никого не прельщала поутру по морозцу лыжня,
никому на закате не хотелось к реке с камышом,
не рыдалось во МХАТе, не млелось в Большом.

У танцовщика танцы вытанцовывались не вполне,
у рифмовщика стансы зарифмовывались тоже не,
виртуозу кларнета без отрады дуделось в дуду,
потому что не это имелось в виду.

Кружевные строенья заслоняла панельная муть,
с колеса обозренья прямо не на что было взглянуть,
а когда и случалось приманить пассажиров с детьми,
колесо не включалось, хоть до ночи жми.

А сегодня включилось, неподвижное всё завелось
и всему научилось, и вовсю этим всем занялось,
буксовать перестало, ощутило подспудный ресурс
и само угадало спасительный курс.

Разогнулся гвардеец, приосанился доктор наук,
просиял земледелец и налёг по-хозяйски на плуг,
подскочил архитектор — и бегом рисовать капитель,
обозначился вектор, наметилась цель.

Отыгрался картёжник, залаталась лазурная высь,
богослов и безбожник у костра над рекой обнялись,
а карающий орган, уловив надлежащий сигнал,
отвечает с восторгом, что так он и знал.

Снова стансы и танцы украшают собою дворы,
где на лавочках старцы не сварливы при том, что мудры.
А в потёмках подвальных молодняк не плюёт, не галдит,
потому что в читальных он залах сидит.

Всё послушалось правил, полюбило равняться во фрунт.
По звонку повар Павел кипятит в чугуне сухофрукт.
По гудку повар Пётр в макароны кладёт маргарин.
На кордонах досмотр, в Большом — "Лоэнгрин".

И, оставшись без места, одиноко скулит и снуёт
выражатель протеста, беспокойный поборник свобод.
Больше не с кем бороться, не в долгу он теперь ни в каком,
а ему всё неймётся побыть должником.

Он казнится, томится, уверяет, что честь на кону,
и долги он стремится возвратить неизвестно кому.
Делом, раз уж не данью, заплатить, попотеть для людей.
Да иди же ты в баню, плати и потей.

В банях нынче опрятно, там приватно займутся тобой.
Там как раз не бесплатно и напитки, и сервис любой.
Там к очищенной водке ты в нагрузку получишь массаж,
и кредитка красотке уйдёт за корсаж.

Может хоть под парами усомнишься в апломбе былом.
Ты искал за горами, а успех невзначай за углом.
И найти очень просто, даже если к Москве не привык:
до Кузнецкого моста, а там напрямик.

Поздравляю, свершилось, и об этом повсюду и сплошь,
проявляя решимость, извещаю господ и госпож.
Пусть они по цепочке остальным сообщат господам.
Прилагаю цветочки, курю фимиам, припадаю к стопам.

<2014>