Чревоугодие, мама, излишества, плотские радости и общая бездуховность – это если вкратце, мама, о том, как я тут живу; в Одессе жара, мы ездим на Каролину-Бугаз валяться в песке, обедать пловом с бараниной, жаренным на тандыре, купаться ночью под звездами, прямо в лунной дорожке, чтобы от рук под водой разбегались крошечные сиреневые искорки; я играю в дурака мятыми картами с глазастой местной ребятней от восьми до одиннадцати, и они обставляют меня с цинизмом, какой не должен быть ведом существам двухтысячного года рождения; девочки кормят меня курицей карри, возят на плиты под дельфинарий пить красное и говорить про детство, смотреть современную французскую анимацию, гулять по ночному Приморскому, играть в активити, читать сказки; Маша подарила мне волоокого зайца в трусах, вышитого собственноручно, теперь его зовут Томный Заяц Спокуса, он стоит у меня на подоконнике. Алена с Ваней мне приемная семья, они берут меня с собой к друзьям и родственникам, мы валяемся с Дашкой на заднем сидении алениной машины и в гамаке виллы на Бугазе; Даша качает гамак одной ногой, лежа у меня на плече, покуда в моем любимом романе Жустиниано Дуарте да Роза лупит плеткой-семихвосткой тринадцатилетнюю Терезу Батисту с целью сломить сопротивление юной дикарки; мы ездим с Аленой на базар, где продают черешню-не-отвести-глаз, каждая ягода с птичью голову, двадцать пять гривен килограмм, мы пьем мартини, айсвайн и сухое белое, едим янтык, жареные мидии и молодую картошку в специях; знаешь, как одесситы говорят о еде, мама? Все вот эти «лобанчик», «три полненьких чищеных стерлядочки», «сёмужка», «сомчик», «тюлечка с лучком»? Ты думаешь, можно устоять хоть перед чем-нибудь?

Мама, решительно некогда думать, тем более – страдать; чтобы написать тебе это письмо, мне пришлось слечь с простудой; я валяюсь под санорином и нимесилом в ожидании Таты, Маши и Мики, которые едут из Киева в Одессу в эту самую минуту; на прошлых выходных мы ходили с Татой и Микой на Ланжерон и Морвокзал в ночи, пели песни, ели мороженое, облизывая липкие потеки едва ли не с локтя, смотрели мультики ночь напролет в кинотеатре и бесконечно трындели в ресторанчике под открытым небом, за Оперным театром, покуда пышнотелые одесские невесты, теснимые фотографами, обступали нас, как армия кремовых тортов, со всех сторон. Мы были с Микой и девочками в гей-клубе даже, мама, там танцевали вокруг шеста литые броские блондинки, которые раздевались и оказывались вовсе даже литыми размалеванными блондинами! Буса приезжал с Наташей и Ромой, и Сашу Гетьмана мы встретили с Тоней в Плаза Бич, на afterparty показа модного киевского дизайнера; в общем, редкая по насыщенности и безыдейности жизнь, чистая радость бытия, никаких угрызений; я считаю, один раз за прошедшие нелегкие полтора года, за которые наворочено столько всего, можно побыть счастливым, влюбленным, беспечным подростком – цвета гречишного меда, беспощадно покусанным бугазовскими комарами, в греческих сандалиях и полосатом платье а-ля «рыбачка Соня как-то в мае»; мне двадцать три, но, кажется, такой юной, такой легкой и такой девочкой я еще ни разу не была.

Я тебе не рассказывала, как мы с Алексом сидели в «Золотом Дюке», пели Машу и Медведей и пили куантро, а столик за нами заказал песню Сосо Павлиашвили «Выдумать, хочу тебя сегодня выдумать»? Это уникальная по фоносемантике песня, лирический герой, конечно, не выдумать совсем хочет героиню сегодня, чтоб самому себе завидовать, просто измени пару букв, и все обретет стройность, но дело даже не в этом – кто-то запел ее, начав манерно «Одесса. Аркадия. Море. Раааадовать, хочу тебя сегодня раааадовать» - очень профессионально запел, мама, мы обернулись, сощурились и поняли, что это Витас. Полночи, мама, пропели с Витасом в караоке-баре «Золотой Дюк». Он не на гастролях, мама, он просто тут живет, говорят.

Что еще тебе рассказать? Надо жить у моря, мама, надо делать, что нравится, и по возможности ничего не усложнять; это ведь только вопрос выбора, мама: месяцами пожирать себя за то, что не сделано, упущено и потрачено впустую – или решить, что оставшейся жизн