Что мне расскажет спящий
проводник? Пустые, дребезжащие стаканы
на столике купейном у окна, несущегося мимо станции, вспорхнувшей в темноте. [bad word]  курящего в кулак
заснеженной пустыни,
точнее — глубины.
Где, как нетрезвый, глупый ученик,
стыдливо вывернув карманы,- мир наш пред Господом поник. Когда со мною встретится она - веселая, без грима, проявятся ли строчки на листе
бумаги, что я комкал и таскал
в башке своей, как в мусорной
корзине,
поверив благородной пантомиме -
ее безмолвной красоте? Когда минуты станут длинными
руками
неотвратимой смерти,
чем время будем мерить мы?
Во что сыграем с ветром, облаками - одни среди зимы? Что мне расскажет Родина моя
с плывущими кусками на экране
Любви замерзшей, вьюгой февраля,
в пустой и темной пропасти зрачка
по расширяющейся звездной
пилораме? С водой технической, прокисшей в
кране,
в разбитом шприце тощего торчка,
что в туалете просыпается, зевая,
и смотрит на поля. Страж у дороги - пухлый снеговик,
смотрящий зорко черными углями
на сползший в яму старый грузовик,
и тусклый мат, и полный жизни
крик. Заливисто сверкает детвора,
лишенная абстрактного
мышления, мир символов нелепых разрушая,
ни с чем чужим взгляд этот не
мешая,
сметает нас, как мусор со двора. Что мне расскажет нищая старуха
на злом перроне, с полным
котелком
картошки сваренной -
назойливая муха,
под хамством мокнущая, как под кипятком?
За поездом устало семенит -
глазами, полными разлуки и труда,
руками, верными прощению и
ласке. - Сынки, еда... - чуть слышно говорит, -
кому, сыночки, деточки, - беда? Что мне расскажут эти города: Многоэтажки, склады, чьи-то
норы,
Одушевленные граффити гаражи
и серые бетонные заборы? Унылая, неверная среда
всех дней недели, ловит поезда,
что до смерти ей надоели.
Окраин грязных этого покоя
никто не ценит, верится с трудом,
что столько поколений есть в крови сего надоя. Но там, где третий, рядом ещё
двое, и свечкой теплятся церквушка и
роддом. Куда они все едут? Что влечет нас всех в пространствах этих
дальних,
что в этих городах суицидальных
где точно всё и всё так любит счёт?
Там всё конечно, кроме пустяков,
что вечностью особенно любимы. И хочется простить мне остряков,
в пространство бросивших: «Нет, не рабы мы!» «Нет, не рабы мы!» «НЕТ, НЕ РАБЫ МЫ!»