помнишь, как меня срывало с петель, 
как на последних словах вместо воздуха жадно вдыхала я тишину?
помнишь, двадцать второе, апрель?
а я помню, 
какого же чёрта только я это помню.

"какого же чёрта" помню этаж восемнадцатый, 
двадцать первое число рокового седьмого месяца, 
солнечный день, слегка прохладный, год двенадцатый, 
и мысли о том, что всё ещё, может, изменится. 
разговоры, глупые письма, дружба невнятная, 
беспощадные и бесполезные многоточия. 
август того же года. любовь отчаянная, 
ещё слишком слабая, 
слишком ещё непрочная. 
непорочная, неиспорченная, недорисованная, 
дальше - аэропорт за четыреста километров и самолет, 
роуминг и сто смс на твой номер сотовый, 
зная - на том конце трубку никто не возьмет.

в один момент мне хотелось разбиться в том самолёте, 
чтобы ни кислородные маски, ни врачи скорой меня уже не спасли. 
если б я только знала, чем же всё обернется, 
я, может, успела бы раньше тебя уйти. 

осень продрогла, деревья плевались жёлтыми листьями, 
я искала тебя чуть ли ни во всех, хотя, что мне там было искать... 
если бы не эта способность неадекватно мыслить я бы смогла с каждым разом немного тебя отпускать. 

(помнишь, январь тринадцатого, пятнадцатое число, девять вечера, 
мне стояло бы, наверное, тогда побояться, 
но я, честно, верила - больше бояться нечего.)

помнишь, двадцать первое, первого месяца года больного, что навсегда в моей памяти?
грёбанные слёзы, второй этаж, бесполезные бетонные стены, 
и темнота, вырывающая последнее.
державшись из-за всех сил, чтобы хотя бы при Вас я не выдавала слабости, 
а потом выла волком целые месяца, ни в ком и ни в чём не найдя спасение.
помнишь, март, двадцать третье, 
поезд в Москву и вечное давящее молчание.
мы вели себя так играючи, словно дети, 
но не отпуская тех слов мы помнили жёсткие обещания. 

ты помнишь Париж? 
счастливые трое суток под этими небесами, 
фото у Эйфелевой башни, хоть и схватить тебя за руку было страшно, 
я улыбалась, смеялась, а ночью, закрывшись в номере я умирала часами, 
но это 
уже 
не важно. 

потом возвращение в жизнь, обычные будни, где всё наше "мы" заканчивалось на слове "здравствуй", 
новые слёзы едва ли пришедшей весны, 
те четыре по тридцать я, честно, жила напрасно. 

вскрытое сердце, камень внутри утерян в дороге из Амстердама, 
эмоции, не утопленные нигде и ни в чём вырывались опять наружу, 
и я об этом не говорила ни лучшим подругам, ни даже маме, 
но ты мне был слишком нужен, жизненно нужен. 

три пятнадцать, апрель, двадцать второе, вторник...
... ты помнишь? 
конечно же нет.
какого же чёрта только я это помню.