Ольховый столик. Центр столицы. Веранда одного из кафе.
Я под лёгким шафе наслаждаюсь игрой в бокале Дюрсо Абрау.
По фронту приятная мне фрау, симпатизирую, цитатами гарцую.
Solus ... sola non cogitabuntur orare « Pater Noster».
Молчу минут пару, тем самым создаю искусней Васнецова интима ауру.
Окончаниями слов жонглирую, чувствую, как звёздную пыль кто-то крошит на голову.
Благоухая, небесные амброзии поэзии пробивают нос бытовой суетой забитый.
И я в этом раю, московском пару, парю.
По ходу дела, я здесь сам собой забытый…
Но продолжу описывать сцену изначально мной начатую.
Галопирует без соблюдения строя мимо нас кленовых листьев стая.
С лёгким налётом сусального золота веки до предела раскаленного, уставшего от летней бессонницы светила.
Ласкает глаз картина: прогулка от Никитских к Гоголю ветра неспешна.
Не отрицаю, все мы грешны, но святы эти манеры, эти уста, эти ланиты.
С 32 буквы русского алфавита начинается имя по фронту меня сидящей фрау.
Прошу молчать окружающих, ведь не бубнят в раю, насколько понимаю.
Хоть скверы и готовы вот-вот переодеться в траур, но сентябрь верный страж!
Бьется до последнего вдоха летнего. 
И пересекая наши взгляды, мы пресекаем действия белой по-цвету, серой по-настроению бестии.
Я говорю фрау, что лишь одну богиню из тысячи награждаю комплементами.
А именно богиню слияния строк с рифмами.
Взгляд фрау потух, нотки ревности, я их чувствую.
Не оправдываюсь, объясняю:
« Я приковал себя сам к ней цветочными цепями,
Попятам слепо следую, каждую мелочь в запой исследуя,
Бирюзовыми слюнями, чернильными пастами следы оставляю. Пойми».
В ответ: « Да, понимаю».
Primus inter pares. Veni, scripsi, vixi. Nole me tangere. 
Этот набор присущ писаке каждому.
А вот в окнах уже тлеют торшеры, чуть слепят сумерки, блестят фужеры.
На молочной планете еле-еле видны кратеры…
Мы беззащитны, наивны, мы смертны, слепы, глупы, как карточные игры.
И в этом раю, московском пару, парю,
Держа вас, моя фрау, за руку.
Бросьте скуку,
Когда ржавое тянет последнюю, но только в этом году улыбку.
Не зная что, но зная почему, кладя на реальность строку, пытаюсь писать картину без итога.   
Скетч или, так, фундаментальную, из стали литую 
Или амёбу сальную, ещё пока не знаю. 
В силу возраста себе позволяю:
Не зная что, но зная почему, выписывать на молекулярном уровне каждый штрих полотна.
Наплевав на то, что лишь из серебра и золота состоит палитра.
К тому же масло. 
Масло над временем властно,
Масло раскалено, шипит, как - будто  ругается.
А время молчит. 
Время дышит в спину. 
Время камень точит.
А аккомпанементом служит вой труб московской подземки, правдивой, как зеркало, холодной как сталь.
Но этого всё равно мало, чтобы видеть средь бела дня на горизонтах зарева.
Зыбкая, основа сыпкая, у бабьего лета положение шаткое,
Знаю, но, тем не менее, плечом к плечу с ним шагаем в пыль, и нас не остановить.
И в этом раю, московском пару, парю,
Держа вас, моя фрау, за руку. 
Бросьте скуку,
Когда ржавое тянет последнюю, но только в этом году улыбку.