Пальцы перебирают струны. Такая привычная, едва заметная боль. Когда играешь долгое время, ее уже не замечаешь. А вот горло больно. Хотя, чего я хочу после многих ночей крика в подушку?
Мне больно, чувак. Мне чертовски больно. Я не собираюсь ходить вокруг и разводить философию. Я просто скажу, как мне больно. Меня раздирает изнутри мысль о том, что тебя нет. Нет рядом. Когда ты так мне нужен.
- Well we made a promise. We swore we’ll always remember. No retreat, baby, no surrender.
Вытягиваю последние строчки  так, словно вою на луну как волк. Поднимаюсь и ухожу из хоровой, даже не оглядываясь на остальных. Я не хочу, чтобы они меня видели. Я не хочу видеть их самих. Они понимают это не хуже меня. И поэтому молча смотрят вслед.
Ноги сами несут меня к твоему дому. И хотя я знаю, что не должен идти туда, я все равно иду. 
Вскарабкаться по дереву и заглянуть в открытое окно твоей комнаты? Проще простого. Твои родители слишком убиты скорбью, чтобы обращать внимания на мелочи вроде незакрытой рамы. Я с легкостью оказываюсь в комнате. Оглядываюсь. И понимаю, что поступаю как конченый мазохист.
Чертовски знакомые стены именно этого дома. Не того, куда ты переехал. А дома, где мы с тобой провели большую часть нашего детства. Этот дом так и не продали. Он, словно призрак, остался за тобой и твоей матерью, словно напоминание. И сейчас я рад, что все именно так. 
Кое-что так и осталось здесь. Вещи, которыми вы решили не захламлять дом Хаммелов. Разные игрушки, старые постеры, кривой велосипед. Все напоминает о золотом детстве, когда мы были двумя неразлучными друзьями-хулиганами, которых хоть и ругали, но по своему любили наши матери. 
Я провожу рукой по обшарпанным обоям и. облокотившись на стену, сползаю вниз. Вновь роняю голову в ладони. Но не заливаюсь слезами, нет. Это было в первые недели. Сейчас мне уже слишком противен я сам. И поэтому я просто блуждаю взглядом по комнате, пытаясь разглядеть  что-то под толстым слоем пыли. 
Но нет. Я не нахожу того, что искал. Я вообще ничего не нахожу. Я вдыхаю душный воздух комнаты и закрываю глаза. Даже здесь, в этой старой кладовке с воспоминаниями я не могу успокоить себя.
Мне хочется услышать тебя. Ужасно хочется. Услышать твои нередко нелепые слова поддержки, оправдания или даже гневные крики. Все что угодно. Лишь бы перестать чувствовать щемящее одиночество. Лишь бы ощутить тебя рядом. 
«Я и не думал, что тебе будет так хреново», - вдруг усмехается голос где-то сверху.
Я удивленно поднимаю голову. О, а вот и ты. Я ведь не пил, а вижу призраков. Или я сошел с ума?
- Я сам не думал, что стану таким унылым дерьмом, - усмехаюсь. А в глазах стоят слезы.
Ты опускаешься рядом со мной и я чувствую руку у себя на плече. Ты улыбаешься. Словно и не было тех похорон и безумных ночей, затопленных дешевым алкоголем.
-  Я скучаю по тебе. По жизни. По хору, - тебя забавляет то, как я скривился. – Когда живешь – и не понимаешь, насколько это прекрасно.
  - Что-то я не вижу здесь ничего прекрасного, - горько улыбаюсь.
- Сейчас да. Но потом поймешь, - ты продолжаешь излучать доброту. 
- Когда откину копыта и присоединюсь к тебе? 
Я утыкаюсь лбом в твое плечо и бессильно вздыхаю. Умирать легче, чем хоронить. 
- А вот сейчас ты херню полную подумал.
Почему я не удивляюсь, что ты читаешь мои мысли?
- А вот и нет. И вообще, пошел ты. Дай мне спокойно продолжить жалеть себя. 
Ты смеешься. А я ведь серьезно.
- Вот уж что-то,  а это я тебе не позволю, - ты скидываешь мою голову с плеча и смотришь прямо в глаза.
Я улыбаюсь. Впервые за последнее время. 
- Видишь, ты уже улыбаешься. Я умею управлять людьми, - смеешься. 
- Ты умеешь быть Финном. А при нем сложно не улыбаться, - пожимаю плечами. 
Ты довольно киваешь и поднимаешься. Странно, но от тебя не исходит свет, как от призраков из фильмов. И крылышек ангельских нет. Вообще ничего. Словно ты и не умирал. А может, это чертовски плохой сон и я все еще не проснулся?
- Прости, - ты вдруг садишься уже напротив меня. – Это не сон. Я действительно умер. Я поступил как идиот.