Милая, ради тебя я от всех отрешиться не клялся на Библии, на крови своей собственной, свою честь не впутывал в эти слова. Ты очень храбрая и очень сильная.
Ты со всем справишься. Справишься точно. Сама.

Ты прелестной пастушкой меня, трубочиста, одурманить решила прошлым, где я мог твои ярко-алые целовать. У тебя в этом мире все более, чем возможно. У меня - все константы в руках твоих нежных по швам опять.

Я мог метить бы в короли, идти прямо на трон князем наследным, но принц Датский так себе из меня. Что я дам своему народу? Стану пугливым, бледным. Бегать буду ночами смотреть в твои окна. Бояться тебя, как сейчас. Как огня.

Согласись, водевиль и только. Никаких любимых тобой философских мыслей, не увядший бутон любви и пустота. О тебе слагать можно песни про истины всякие, смыслы. И молитвы.
Господи, разреши быть с ней рядом...
всегда.

Ты смеешься в лицо мое, дым табачный выедает твой сломленный силуэт. А я все прошу, чтоб меня полюбила, как винные погреба. Никогда никаких вопросов.
( к чему мне ответ, который "ты мне не нужен", который "уйди", который фатальное "нет"). В твоих взглядах - смерть моя, каторга, холода.

Вспоминай, если станет тоскливо, что мне на тебя всегда хватит строк, рифм и кассетных пленок, обнимая Иуд и Каинов в шумных борделях, будучи для грубых мужчин - падаль.

А я всего лишь очередной суицидальный ребенок,

Но

Милая, падай в мои дрожащие руки. Падай.