Слушайте,
          товарищи потомки, 
агитатора,
           горлана-главаря. 
Заглуша
        поэзии потоки, 
я шагну
        через лирические томики, 
как живой
          с живыми говоря. 
Я к вам приду
              в коммунистическое далекО 
не так,
        как песенно-есененный провитязь. 
Мой стих дойдёт
                через хребты веков 
и через головы
               поэтов и правительств. 
Мой стих дойдёт,
                 но он дойдёт не так, - 
не как стрела
              в амурно-лировой охоте, 
не как доходит
               к нумизмату стёршийся пятак 
и не как свет умерших звёзд доходит. 
Мой стих
         трудом
                громаду лет прорвёт 
и явится
         весомо,
                 грубо,
                        зримо, 
как в наши дни
               вошёл водопровод, 
сработанный
            ещё рабами Рима. 
В курганах книг,
                 похоронивших стих, 
железки строк случайно обнаруживая, 
вы
   с уважением
               ощупывайте их, 
как старое,
            но грозное оружие. 
Я
  ухо
      словом
             не привык ласкать; 
ушку девическому
                 в завиточках волоска 
с полупохабщины
                не разалеться тронуту. 
Парадом развернув
                  моих страниц войска, 
я прохожу
          по строчечному фронту. 
Стихи стоят
            свинцово-тяжело, 
готовые и к смерти
                   и к бессмертной славе. 
Поэмы замерли,
               к жерлу прижав жерло 
нацеленных
           зияющих заглавий. 
Оружия
       любимейшего
                   род, 
готовая
        рвануться в гике, 
застыла
        кавалерия острот, 
поднявши рифм
              отточенные пики. 
И все
      поверх зубов вооружённые войска, 
что двадцать лет в победах
                           пролетали, 
до самого
          последнего листка 
я отдаю тебе,
              планеты пролетарий.