тобой мне трудно, Сашка, спорить о войне,
                                Ведь для меня Афганистан — позор державы,
                                   А для тебя "Афган" — судьба, и кто тут правый 
                        Не разобрать, и ты обидчивей вдвойне,
                           
Что долг отдал, а я так грубо о войне. 

С тобой мне трудно, Сашка, спорить, говорить, 
Ведь ты домой вернулся с красною нашивкой, 
А я давно считаю ту войну ошибкой, 
Не дай нам Бог такую снова повторить. 
                                        Но вот глаза твои... как с ними говорить?
 
 
И ты расскажешь мне про горы и Шинданд. 
Про то, как гибли рядовые и сержанты, 
И как теперь ты слышишь в спину: "Оккупанты!" 
И с болью крикнешь: "Ну, какой я оккупант?"

Да я ж не спорю, не терзай себя, сержант.

 
Я знаю, Саня, что ранение не вдруг. 
Ты свято верил, что "Афгану" помогаешь, 
И что тем самым нашу Родину спасаешь

От посягательства извне враждебных рук.

Так объяснял тебе товарищ политрук.

 
И не стереть следы осколков на руках, 
Как не стереть тебе из памяти былого.

Прости, я больше не скажу худого слова. 
И мы украдкой прячем слёзы впопыхах, 
Но говорим, увы, на разных языках.

 
Пусть будут прокляты застойные года,

Проклятьем станет им число — тринадцать тысяч. 
И на какой стене их имена нам высечь, 
Чтоб эта боль не повторилась никогда? 
Пусть будут прокляты застойные года!

 
С тобой мне трудно, Сашка, спорить о войне, 
Ведь для меня Афганистан — позор державы, 
А для тебя "Афган" — судьба, и кто тут правый — 
Не разобрать, и ты обидчивей вдвойне, 
Что долг отдал, а я так грубо о войне.