Там в семье прокурора, без упречи и ласки,
 Жила дочка-красотка с золотою косою.
 С голубыми глазами, и по имени Вера, 
 Как отец, горделива, и прекрасна собой. 
 С голубыми глазами, и по имени Вера, 
 Как отец, горделива, и прекрасна собой. 

 Было ей восемнадцать, никому не доступна, 
 Понапрасну, ребята увлекаются ей. 
 Не подарки улыбки, не посмотрит, как надо, 
 Лишь с каким-то презреньем, иногда поглядит. 
 Не подарки улыбки, не посмотрит, как надо, 
 Лишь с каким-то презреньем, глядит на людей. 

 Но однажды на танцах суетливых и быстрых, 
 К ней шикарно одетый уркаган подошел.
 С голубыми глазами, сын преступного мира, 
 Поклонился он Вере, и увлек за собой. 
 С голубыми глазами, сын преступного мира, 
 Поклонился он Вере, и увлек за собой. 

 Сколько было, там ласки, поцелуев горячих, 
 Воровская любовь, коротка, но сильна. 
 Ничего он не хочет, ничего не жалеет,
 Только тело красотки, только море вина.
 Ничего он не хочет, ничего не жалеет,
 Только тело красотки, только море вина.

 Но судьба суеверный, изменчива быстро,
 То по тюрьмам, то свобода, то опять лагеря.
 И однажды в субботу, в день дождливый, осенний,
 Завалились на деле, он её и себя.
 И однажды в субботу, в день дождливый, осенний,
 Завалил он на деле, себя и её.

 Вот, за красным столом, за стеклянным стаканом,
 Одуревший от горя, воду пьёт прокурор.
 А на черной скамье, на скамье подсудимых,
 Сидит, дочка красотка, с ней молоденький вор.
 А на черной скамье, на скамье подсудимых,
 Сидит, дочка красотка, с ней молоденький вор.

 И прощаясь с любимой на долгие годы,
 Попросил уркаган, попрощаться с женой.
 И уста их сомкнулись в полускрытых объятьях,
 Лишь слезу за слезою ронял прокурор.
 И уста их сомкнулись в полускрытых объятьях,
 Лишь слезу за слезою прогонял прокурор.