Я всегда твердил, что судьба - игра.
 Что зачем нам рыба, раз есть икра.
 Что готический стиль победит, как школа,
 как способность торчать, избежав укола.
 Я сижу у окна. За окном осина.
 Я любил немногих. Однако - сильно.

 Я считал, что лес - только часть полена.
 Что зачем вся дева, раз есть колено.
 Что, устав от поднятой веком пыли,
 русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
 Я сижу у окна. Я помыл посуду.
 Я был счастлив здесь, и уже не буду.

 Я писал, что в лампочке - ужас пола.
 Что любовь, как акт, лишена глагола.
 Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
 вещь обретает не ноль, но Хронос.
 Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
 Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

 Я сказал, что лист разрушает почку.
 И что семя, упавши в дурную почву,
 не дает побега; что луг с поляной
 есть пример рукоблудья, в Природе данный.
 Я сижу у окна, обхватив колени,
 в обществе собственной грузной тени.

 Моя песня была лишена мотива,
 но зато ее хором не спеть. Не диво,
 что в награду мне за такие речи
 своих ног никто не кладет на плечи.
 Я сижу у окна в темноте; как скорый,
 море гремит за волнистой шторой.

 Гражданин второсортной эпохи, гордо
 признаю я товаром второго сорта
 свои лучшие мысли и дням грядущим
 я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
 Я сижу в темноте. И она не хуже
 в комнате, чем темнота снаружи.