Стоило ль, годы гоня, уходить от погони,
Мокнуть по грязным дорогам имперских провинций,
Клясться в любви престрелой трактирной матроне,
Чтобы в объятьях ее ненадолго забыться -

В кои то веки - на теплдой и чистой постели,
Стоило ль вызов бросать всемогущим и грозным
(Впрочем, таким малодушным и жалким на деле)
Чтобы подохнуть бесславно рассветом морозным

На постоялом дворе, от руки капитана
Даже не гвардии, нет, но простого драгунца,
Только за то, что разок подмигнул с полупьяну
Щуплой его половине, похожей на скунса.

Как она билась потом в истерическом вопле,
Так театрально и так неизящно при этом,
Вовсе не ведая, что распростертое подле
Тело недавно еще называлось поэтом,

Самым скандальным, а значит, и самым известным,
Тем, чьи памфлеты беспечно устои точили,
В дикую ярость вводя нуворишей наместных,
Тем, за кого выпивали и бога молили

Все кабаки и подвалы прогнившей столицы,
Тем на кого уж давно объявили охоту
Самые светлые и преподобные лица,
Тем, чьи безумные гимны сгоняли дремоту,

Точно налет плесневелый, с умов полусонных
Тощего плебса, и звали, и жгли, и сулили...
Столько скитаний, разлук и рассветов бессонных
Только затем, чтоб в крови, нечистотах и пыли

Слушать мертвеющим слухом истошные крики,
Пьяную брань, и негромкие вздохи в сторонке,
Видеть мертвеющим взглядом, как северный, дикий
Ветер разносит листы из дорожной котомки?..

Право, не стоило - скажут потомки с укором,-
Гению так уходить не пристало... Но все же,
В небо взмывающему стекленеющим взором,
Как же тебе я завидую, господи боже...