Нам не дано предугадать, 
Что день грядущий нам готовит: 
Учёный кот мышей не ловит, 
Мораль, приходится признать, 
Всегда опережает сказку, 
Герои, чувствуя развязку, 
Скучнеют и теряют прыть... 
Один поэт готов платить 
За кожаный кусок шагрени, 
Упрямцу мало утешенья 
В заученном «всему свой срок», 
Хоть любопытство не пророк – 
Наводит то мосты, то справки… 
Известно: по закону Кафки, 
Мечты рождаются в тоске. 
Не строя замков на песке, 
Век не воздвигнешь пирамиды. 
Пока биологов подвиды 
Классифицируют червя – 
Он сам их точит изнутря, 
Пустых сомнений роя норы. 
Плоды науки иллюзорны 
В делах пророчества судьбы, 
Вопросы «если б» да «кабы» 
Куда верней решать пасьянсом... 

Пусть так. 
Из чистого упрямства 
Сыграем в пазлы бытия: 
Допустим, жили ты и я, 
В одной Москве, в одной столице, 
В один весьма урочный час 
Нас угораздило влюбиться. 
Как шубу с барского плеча 
Господь нам скинул эту милость, 
Я  ей шептал: «Вам и не снилось», 
Она, склонясь к карандашу, 
Писала мне: «Я Вам пишу... 
Я Вам звоню... Чего же боле...» 
Мы привыкали. Поневоле 
Сводя весь мир к простому «мы». 
В пылу весенней кутерьмы 
Искали съёмную квартиру 
Тайком от всех 
И в пику вирусным 
Прохожим целовались всласть... 
Короче, шутка удалась: 
В разгар концертного сезона 
Под бравый шлягер Мендельсона 
Мы поженились, наконец... 
Казалось бы – погиб певец, 
Невольник чести и Эрота… 
Ан нет! Семейное болото, 
Каким пугают здешних муз, 
Не омрачило наш союз 
Меча и мирного орала, 
Любовь талант не обокрала – 
Лишь образумила слегка... 

А всё ж не зря твердят: «Лиха 
Беда начало!» Five o'clock! 
Ещё не кончил этих строк, 
Уж зван (причём «всенепременно!») 
Гостить в имение родных... 
И вот примерным благоверным, 
Как в бытность на перекладных, 
Летишь себе на электричке, 
Ещё влюблён, уже не брит, 
По русской вековой привычке 
Живописуя сельский быт, 
Приняв как данность неизбежный 
Допрос, кормёжку на убой, 
И петушиный, чуть забрезжит, 
Победный клич «проснись и пой!»… 
Всё ради той, одной, что рада 
Тебе – как полевым цветам. 
Какой там «Дьявол носит Prada», 
Когда легчайший сарафан 
Её из выцветших ромашек 
Смущает так, что вой не вой, 
Спасает разве что мамашин 
Винтажно-бдительный конвой, 
Ведущий нас под белы ручки 
На земледельческий клочок, 
Где на правах столичной штучки 
Назвав хозяйский кабачок 
«И-правда-славным-патиссоном», 
Неловко топчешься в резной 
Траве, что так сенсационно 
Потом окажется кинзой... 

Когда же сонное светило 
Уже зевает на закат, 
И всё семейство хлопотливо 
Садится за раздачу карт, 
Ты сам с собой играешь в прятки, 
И симоронишь на туза… 
Тебе и грустно, и приятно 
Смотреть в любимые глаза. 
И пусть не складно, пусть на время, 
Но быть для всех почти своим, 
Своим – объевшимся варенья, 
Своим – простительно смешным… 
Всё мимо. Не пройдёт и часа, 
Как, бесконечно одинок, 
Сославшись на звонок начальства, 
Выскальзываешь за порог – 
На свежевыстиранный воздух, 
Свисающий с покатых крыш, 
Приняв классическую позу 
«Поэт в Михайловском», паришь 
Высóко – в мыслях о свободе 
И прочих призрачных вещах… 

Выходит месяц. Верещат 
По печкам бойкие сверчки. 
Мошка роится у щеки, 
Заросшей, как овраг бурьяном, 
По улице мужик с баяном 
Орёт про миллионы роз… 
И как-то сам встаёт вопрос 
О чашечке-другой портвейна 
(Буквально оценить «купаж»), 
Чтобы уже благоговейно 
Врастая в местный антураж, 
Забыть, к едрене, про искусство, 
Про Менедельсона, про метро, 
Про комариные укусы, 
Про лягушачье болеро… 
Сидеть, и так и сяк толкуя 
Туманный замысел Творца, 
Сославшего тебя в такую 
Глухую «же», что без винца 
Не разобраться  в этом сливе: 
Болото, улица, закат... 
Прости, Создатель, 
Не осилил