Я помню юности года, 
Свидания и ссоры. 
Любил смертельно я тогда 
Красотку из конторы. 

И, как поведал бы о том 
Поэт, чуждаясь прозы, 
Моя любовь, горя огнем, 
Цветы дала в морозы. 

Схватил в ту пору насморк я 
И,словно в наказанье, 
Платок свой позабыл, друзья, 
Отправясь па свиданье. 

Прощай, любовь! Погиб ycnex! 
Сижу. Из носа льется. 
И нос, как будто бы па грех, 
Бездоннее колодца. 

Что делать мне? Что предпринять? 
Не насморк, а стихия. 
«Душа моя»,— хочу сказать, 
А говорю: «Апчхи!» - я. 

За что страдания терплю? 
Робеть я начал, каюсь. 
Хочу произнести «люблю», 
Но не могу — сморкаюсь. 

И вот, расстроенный до слез, 
Вздохнул я очень страстно, 
Но мой неумолимый нос 
Тут свистнул безобразно. 

Любовь и насморк не хотят 
Между собой ужиться. 
И хоть я в том не виноват, 
Мне в пору удавиться. 

Такой не ждал я чепухи! 
Опять щекочет в глотке. 
«Я... я... апчхи... тебя... апчхи.,.» 
Что скажешь тут красотке? 

Я за руку подругу взял, 
Я осмелел, признаться. 
Но стал пузырь — чтоб он пропал! 
Под носом надуваться. 

Смотрю: девчонка хмурит бровь. 
И понял я, конечно, 
Что, как пузырь, ее любовь 
Тут лопнула навечно. 

И слышу, сжавшись от стыда: 
«В любви ты смыслишь мало. 
Ты, прежде чем идти сюда, 
Нос вытер бы сначала». 

Она ушла. Какой позор! 
И я с печальным взглядом 
Пошел (подписан приговор) 
К аптекарю за ядом. 

«Прольешь, красотка, вдоволь слез 
Ты за мои мытарства!» — 
Я в пузырьке домой принес... 
От насморка лекарство. 

И не встречал уж я, друзья, 
С тех пор ее ни разу. 
Так излечился в жизни я 
От двух болезней сразу... 

В сырой темнице стынет кровь. 
И горе сердце ранит. 
Нет, даже с насморком любовь 
Ко мне уж не заглянет. 

Март 1943 г. (Из "Моабитской тетради")