тысячный зал для одного актера,
мы небесами пишем пьесы, очнитесь!
потом усните снова, под сценой тысячи лиц
и лишь один у микрофона с правом слова.

застрявшей пробкой из дешевого бухла
вернется старая тоска,
чтобы нас мило обласкать,
отставить!
и завершая новый цикл время
вобьет цифру в темя
и все поймут за какими местами

закреплены наши безмолвные лица,
мы исполинами Сфинкса
делим жизнь с пустырями.
в тупых конфликтах,
словно Бладсы и Крипсы.
небо/космос не снится.
улыбаться не в принцип!

мы пропитали облака слезами,
они замерзли, падая назад
как дети к маме.
и все эти детали 
незаметно пали в яму текстов,
ошибочно в эту башку
мимо творцов подъездных.

сижу с толпой людей
с кодовым знаком на затылке,
душу бросает по стенам
обратно в бутылку назад.
амфитеатр в тысячу сердец заполнен:
сцена одного актера 
готова делиться болью.

тысячный зал для одного актера,
мы небесам пишем пьесы, очнитесь!
потом усните снова, под сценой тысячи лиц
и лишь один у микрофона с правом слова.

давай со мной в их голосах искать лекарства,
нам некуда бежать и так надо остаться,
чтобы понять, что там внутри в коробке мысли.
пока там я, моя тоска и снова мы с ней.

тысяча тел исходит черным смогом в потолок,
я с ними волочусь к ступеням, наверно сам не смог.
из головы песок протянется по полу вместо тени —
это мое восхождение к сцене.

я излагал бы о прекрасных лучах солнца,
но мы сами запрятались от его порций света.
поэтому здесь только грусть и тут живет душа поэта,
один талант на всех, но его с нами больше нет.

выходим из зала на монологах о Боге,
вчера серо воскресли, сегодня ярко сдохнем.
пора бы, потом наш зал окрасят цветом,
чтобы мы вновь вернулись в мир, с правом вето.

тысячный зал для одного актера,
мы небесам пишем пьесы, очнитесь!
потом усните снова, под сценой тысячи лиц
и лишь один у микрофона с правом слова.