сошлись ли так звезды на небе, разошлись ли по швам невесомые тонкие ткани,
но десятым июньским днем стены роддома впитали первый невинный крик.
солнце слепило еще слепые глаза, разбился первородного греха многогранник,
прости, что твоя жизнь с этих пор в такой горький зашла тупик.
первый ребенок, последняя кукла, но ты не успела в меня хоть чуть-чуть поиграть;
игрушка с большими глазами, которую нужно кормить по часам и укладывать спать.
а мне ночью никак не уснуть, я любила твой голос, осторожно поющий во тьме,
а сейчас мне поют только детские страхи в моем летаргическом сне.
я не хотела доставлять лишних проблем, но стала луковым горем твоим:
убита карьера, вечная стройка, от меня даже отец убежал к двум другим.
поздний ребенок, разбитая дружба, между наших фронтов в бесконечность дистанция,
прости, что не стала твоей блестящей докторской диссертацией.
ты говоришь, что мечтала о девочке, но в минуты слабости жалеешь, что я не сын,
не могу защитить, стать опорой, стереть обидчиков в порошок.
прости меня, мама, хочешь, я сделаю стрижку под мальчика и нарисую усы
или, если не жалко убитых напрасно лет, сделаю судьбоносный прыжок?
я старалась стать лучше, честно, алый парус аттестата страниц гордо реет, смотри,
я горела с тобой в этом адовом пламени все свои надцать лет, 
но сорванный отречением голос, что раньше мне пел, добивает живое внутри;
для кого же я, мама, скажи, появилась тогда на свет?
куда же ушла золотая моя пора, за какой горизонт закатился яркого детства луч,
мои новые куклы похоронены с мечтами в плену целлофановых пленок, 
а я до сих пор задаю вопросы "отчего, зачем, почему?",
почему в твоих планах появился подпункт под названием "нелюбимый ребенок"?