Два глотка тишины и опять – круговая порука…
И для сердца, летящего с крыши – грудинный батут…
То ли в ссоре с собой, то ли в ссоре с хорошим другом
Я плевки заболевшей любови ловлю налету…

Я ловлю, я ловлю… я люблю, я люблю!.. и, должно быть,
в негодяйском нутре полумёртвую боль шевелю
и смываю, как копоть,
и робость,
и подлость,
и похоть,
пусть отрепьем,
обмылком,
но мысли о том, что люблю…

И не ноют стигматы, но нимбы оторваны с мясом.
И меняется гвоздь для святых на шуруп-саморез…
Я хочу говорить, но до крови источены лясы,
Я хочу на Олимп, но поэзия тянет в подъезд…

Проще думать о том, что покинут и бесполезен,
снять воздушный дворец и уныло слюнявить мечту…
Но поверь, даже бог, как ребёнок, о матери грезит;
даже зависть белеет, увидев свою черноту…

Каждый добрый конец помышляет о новом начале.
Каждый добрый –
отец
для тех,
кто рос без отцов.
…Не сплести километры любви в километры печали
Никогда
ни началу начал, ни концу всех концов.