Вы помните ли то, что видели мы летом?
 Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
 Среди рыжеющей травы?
 
Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
 Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
 Зловонный выделяя гной.
 
И солнце эту гниль палило с небосвода,
 Чтобы останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая Природа
 Разъединенным приняла.
 
И в небо щерились уже куски скелета,
 Большим подобные цветам.
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
 Едва не стало дурно вам.
 
Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
 Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
 Как черная густая слизь.
 
Все это двигалось, вздымалось и блестело,
 Как будто вдруг оживлено,
Росло и множилось чудовищное тело,
 Дыханья смутного полно.
 
И этот мир струил таинственные звуки,
 Как ветер, как бегущий вал,
Как будто сеятель, подъемля плавно руки,
 Над нивой зерна развевал.
 
То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,
 Как первый очерк, как пятно,
Где взор художника провидит стан богини,
 Готовый лечь на полотно.
 
Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,
 Косила сука злой зрачок,
И выжидала миг, чтоб отхватить от кости
 И лакомый сожрать кусок.
 
Но вспомните: и вы, заразу источая,
 Вы трупом ляжете гнилым,
Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,
 Вы, лучезарный серафим.
 
И вас, красавец мой, и вас коснется тленье,
 И вы сгниете до костей,
Одетый весь в цветы, под скорбные моленья,
 Добыча гробовых гостей.
 
Скажите же червям, когда начнут, целуя,
 Вас пожирать во тьме сырой,
Что тленной красоты навеки сберегу я
 И форму, и бессмертный строй.