Вечер, дома, книга с толстым переплётом. 
Снова сердце ёкнет и я языком по нёбу. 
Не то, чтобы я виноватый перед Богом губы сохнут. 
И так перепуган, что во мне ребёнок скоро сдохнет. 

Лабиринт в голове уже так давно не тянет на мир. 
Кого здесь винить, когда от души одни кропали. 
Хоть подавись, тем что скопил, голос внутри говорит. 
Не будь так раним, хрупкий и маленький антагонист. 

Среди котловин, зато не такой, как они. 
Но среди тесных комнат, текстов злобных мир не ограничен. 
Рифмы к слову, крепким сном и ритм сломан. 
Давят болью, лезу вон из кожи. 
Там ныряю в безисходность, ведь внутри уже ребёнок, 
впавший в кому. 

И крышу снова рвет, по телефону сонный треп, 
В стакане тает лед, внутри все давит, гнет. 
Вечер равен трем, и мысль промелькнет, 
Нажал на стоп: Тимур ты повзрослел, ребенок мертв. 

И мы минуту помолчим, за всё, что умерло внутри. 
На краю этой зимы... 
Давай заблудишься в мой трип и мы минуту помолчим. 
За всё, что умерло внутри...(2х) 

Как всегда потери крови, денег нолик. 
И меня без надежды вновь тут перекроет. 
Нет, это не первый сольный, иду на твой берег Хоуми 
Созидать коммуны, будто Аббатство Телемы Кроули. 

Не надо вопросов, на как дела? Тупо мне нечем ответить. 
Знаешь, сегодня всё больше желаний, но меньше решений. 
В стены квартиры кидает на улицу бешеный ветер. 
И джин проливается на пол, через эти трещины в небе. 
Я лапаю бездну за клитор, и руки по локоть в осадках. 
На дне бутылки мой рвотный позыв и смеющийся рот довольного Сартра. 
Хода назад нет, запах, завтра я провожаю солнце на запад. 
Голова за спинку кресла, комната, за борт. 
Карим, погоди, не туда мы потратили добрую осень. 
Март, розы кусают за шею, как будто мышиную голову Ози. 
Под пуховик не согреешь остывшие голые кости. 
И надо признаться, ты уже сдался, давно не вывозишь. 

И мы минуту помолчим, за всё, что умерло внутри. 
На краю этой зимы... 
Давай заблудишься в мой трип и мы минуту помолчим. 
За всё, что умерло внутри...(2х)