Она была наивна, как ветерок на пляже,
Она была красива, как перстень с бирюзой.
Ее дружка забрали по подозренью в краже
И до поры до срока отправили в СИЗО.

Но следователь Фишман ей не давал свиданья
И нагло ухмылялся, от похоти сопя.
А по ночам неслышно ее душа святая
Судьбе сопротивляясь шептала про себя:

Припев:

Любимый, я тебя не предавала,
Когда [bad word] легавому давала,
Давала показания свои.
Во имя нашей гибельной любви!

А вскоре с понятыми [bad word] в его квартире
Нашли во время шмона какой-то порошок,
И следователь тихо сказал ей: «Или-или»,
И невзначай добавил: «Все будет хорошо».

Ее сердечко ночью скулило, словно сука,
Когда вспотевший Фишман не сдерживал свой крик.
Она лежала молча, не вымолвив ни звука,
Лишь губы еле слышно шептали в этот миг:

Припев:

Любимый, я тебя не предавала,
Когда [bad word] легавому давала,
Давала показания свои.
Во имя нашей гибельной любви!

А в ту же ночь, заточкой подрезав конвоира,
Бежал ее любимый на волю из СИЗО,
И утром без звоночка, войдя в ее квартиру,
Он, словно зверь гонимый, был голоден и зол.

И он сказал ей: «Бикса, ты с кем была, профура?
Наверное, так рано меня ты не ждала?»
В зубах сверкнула фикса, и лезвие сверкнуло,
Но зажимая рану, она произнесла:

Припев:

Любимый, я тебя не предавала,
Когда [bad word] легавому давала,
Давала показания свои.
Во имя нашей гибельной любви!

Ее похоронили прохладным майским утром,
И небеса над нею струили благодать.
Она была наивна, как ветерок попутный,
Который не умеет обманывать и лгать.

Припев:

Любимый, я тебя не предавала,
Когда [bad word] легавому давала,
Давала показания свои.
Любимый, я душой не согрешила,
А все, что я невольно совершила –
Предчувствуя вину в своей крови
Во имя нашей гибельной любви!