Его глаза холодны, они глядят сквозь стекло.
И будто мера длины, по пальцам время стекло.
Слабеют все голоса, и в мышцах плещется боль,
Когда в ночных небесах летит Воздушный король.

Где королевство его, не помнит даже он сам.
Он не от мира сего, он верит песням и снам.
Он рубит корни у скал, он пляшет в топях болот.
Он тот, кто жил и устал. Он убывающий год.

Его проклятие – день, его спасение – ночь.
Дорожный плащ – его тень. Он до бесед не охоч.
В том уголке, где темнее, в несоблюдении доль,
В нагроможденьи камней живет Воздушный король.

Его походка быстра, его движенья просты.
Он укрощает ветра, он ловит их за хвосты.
Считает он в темноте осколки лунных монет,
И дарит их пустоте, последней тысяче лет.

И не спасет от него мерцанье тусклое свеч.
Он завершенье всего, и он зсоткет твою речь
Из трепетанья ресниц и сопряжения воль.
И душу лапками птиц возьмет Воздушный король.

Ты не умел одного – сражаться и проклинать.
И ты забудешь его, но он вернется опять.
Нальет столетний коньяк, разгонит в снах воронье,
Возьмет в уплату пустяк: лишь вырвет сердце твое.

Ты не умел одного – сражаться и проклинать.
И ты забудешь его, но он вернется опять.
Нальет столетний коньяк, разгонит в снах воронье,
Возьмет в уплату пустяк: лишь вырвет сердце твое.

(с) Канцлер Ги "Воздушный король"