Милый мой строен и высок, 
Милый мой ласков, но жесток, 
Больно хлещет шелковый шнурок. 
Разве в том была моя вина, 
Что цвела пьянящая весна,
Что я счастьем так была полна.

А потом, когда судьи спросили: 
«Этот шнурок ему вы подарили?» — 
И ответила я, вспоминая: 
«Не помню, не помню, не знаю!» 

Только раз, как-то недвижим, 
Он смотрел сквозь табачный дым, 
Как я в танце увлеклась другим. 
Разве в том была вина моя, 
Что цвела пьянящая весна,
Что я счастьем так была полна.

А потом, когда судьи спросили: 
«Там в ту ночь вы ему изменили?» — 
Ответила я, вспоминая: 
«Не помню, не помню, не знаю!»

В ранний час пусто в кабачке, 
Ржавый крюк в дощатом потолке, 
Вижу труп на шелковом шнурке. 
Разве в том была моя вина, 
Что цвела пьянящая весна, 
Что я счастье выпила до дна.

Но потом, когда судьи спросили: 
«Вы его когда-нибудь любили?» — 
Ответила я, вспоминая: 
«Да помню, любила, любила!»