*   *   *

В преданьях северных племен, живущих в сумерках берложных, 
Где на поселок пять имен, и то все больше односложных, 
Где не снимают лыж и шуб, гордятся запахом тяжелым, 
Поют, не разжимая губ, и жиром мажутся моржовым, 
Где краток день, как "Отче наш", где хрусток наст и воздух жесток, - 
Есть непременный персонаж, обычно девочка-подросток. 
На фоне сверстниц и подруг она загадочна, как полюс, 
Кичится белизною рук и чернотой косы по пояс, 
Кривит высокомерно рот с припухшей нижнею губою, 
Не любит будничных забот и все любуется собою. 

И вот она чешет длинные косы, вот она холит свои персты, 
Покуда вьюга лепит торосы, пока поземка змеит хвосты, 
И вот она щурит черное око - телом упруга, станом пряма, - 
А мать пеняет ей: "Лежебока!" и скорбно делает все сама. 

Но тут сюжет меняет ход, ломаясь в целях воспитанья, 
И для красотки настает черед крутого испытанья. 
Иль проклянет ее шаман, давно косившийся угрюмо 
На дерзкий лик и стройный стан ("Чума на оба ваши чума!"), 
Иль выгонят отец и мать (мораль на севере сурова) - 
И дочь останется стонать без пропитания и крова, 
Иль вьюга разметет очаг и вышвырнет ее в ненастье - 
За эту искорку в очах, за эти косы и запястья, - 
Перевернет ее каяк, заставит плакать и бояться - 
Зане природа в тех краях не поощряет тунеядца. 

И вот она принимает муки, и вот рыдает дни напролет, 
И вот она ранит белые руки о жгучий снег и о вечный лед, 
И вот осваивает в испуге добычу ворвани и мехов, 
И отдает свои косы вьюге во искупленье своих грехов, 
Поскольку много ли чукче прока в белой руке и черной косе, 
И трудится, не поднимая ока, и начинает пахнуть, как все. 

И торжествуют наконец законы равенства и рода, 
И улыбается отец, и усмиряется погода, 
И воцаряется уют, и в круг свивается прямая, 
И люди севера поют, упрямых губ не разжимая, - 
Она ж сидит себе в углу, как обретенная икона, 
И колет пальцы об иглу, для подтверждения закона. 

И только я до сих пор рыдаю среди ликования и родства, 
Хотя давно уже соблюдаю все их привычки и торжества, - 
О высшем даре блаженной лени, что побеждает тоску и страх, 
О нежеланьи пасти оленей, об этих косах и о перстах! 
Нас обточили беспощадно, процедили в решето, - 
Ну я-то что, ну я-то ладно, но ты, родная моя, за что? 
О где вы, где вы, мои косы, где вы, где вы, мои персты? 
Кругом гниющие отбросы и разрушенные мосты, 
И жизнь разменивается, заканчиваясь, и зарева встают, 
И люди севера, раскачиваясь, поют, поют, поют.