Долгая память хуже, чем сифилис,
    Особенно в узком кругу.
    Такой вакханалии воспоминаний
    Не пожелать и врагу.
    И стареющий юноша в поисках кайфа
    Лелеет в зрачках своих вечный вопрос,
    И поливает вином, и откуда-то сбоку
    С прицельным вниманьем глядит электрический пес.

    И мы несем свою вахту в прокуренной кухне,
    В шляпах из перьев и трусах из свинца,
    И если кто-то издох от удушья,
    То отряд не заметил потери бойца.
    И сплоченность рядов есть свидетельство дружбы -
    Или страха сделать свой собственный шаг.
    И над кухней-замком возвышенно реет
    Похожий на плавки и пахнущий плесенью флаг.

    И у каждого здесь есть излюбленный метод
    Приводить в движенье сияющий прах.
    Гитаристы лелеют свои фотоснимки,
    А поэты торчат на чужих номерах.
    Но сами давно звонят лишь друг другу,
    Обсуждая, насколько прекрасен наш круг.
    А этот пес вгрызается в стены
    В вечном поиске новых и ласковых рук.

    Но женщины - те, что могли быть, как сестры, -
    Красят ядом рабочую плоскость ногтей,
    И во всем, что движется, видят соперниц,
    Хотя уверяют, что видят блядей.
    И от таких проявлений любви к своим ближним
    Мне становится страшно за рассудок и нрав.
    Но этот пес не чужд парадоксов:
    Он влюблен в этих женщин,
    И с его точки зренья он прав.

    Потому что другие здесь не вдохновляют
    Ни на жизнь, ни на смерть, ни на несколько
    строк;
    И один с изумлением смотрит на Запад,
    А другой с восторгом глядит на Восток.
    И каждый уже десять лет учит роли,
    О которых лет десять как стоит забыть.
    А этот пес смеется над нами:
    Он не занят вопросом, каким и зачем ему быть.

    У этой песни нет конца и начала,
    Но есть эпиграф - несколько фраз:
    Мы выросли в поле такого напряга,
    Где любое устройство сгорает на раз.
    И, логически мысля, сей пес невозможен -
    Но он жив, как не снилось и нам, мудрецам.
    И друзья меня спросят: "О ком эта песня?"
    И я отвечу загадочно: "Ах, если б я знал это сам..."