Осталось метров пятьдесят, и вот уже порог.
Сюда я больше не ходок, я дал себе зарок.
Зачем я вовремя не слез! Назад дороги нет...
И я надул, что было сил спасательный жилет!

А там, за порогом, на самой высоте
Сидят, свесив ноги, довольные те,
Кто с фотоаппаратами готовится снимать,
Как будем мы корячиться и маму вспоминать.

Перед порогом тишина, спокойствие и штиль,
А после слива из воды торчит огромный шпиль,
В теснине мечется поток, как будто прокажен,
И берег этою водой ужасно искажен.

А там, за порогом, на самой высоте
Сидят, свесив ноги, довольные те,
Кто с фотоаппаратами готовится снимать,
Как будем мы корячиться и маму вспоминать.

Вот лоцман крикнул: "Держим нос, а то тебе хана!".
Я в гребь вцепился, словно пес, аж хрустнула она.
А он орет: "Давай греби, греби коль жить охота!"
Плот закачался на валах, и началась работа.

А там, за порогом, на самой высоте
Сидят, свесив ноги, довольные те,
Кто с фотоаппаратами готовится снимать,
Как будем мы корячиться и маму вспоминать.

Но сколько лоцман ни орал, нас вынесло на шпиль.
И, несмотря на весь аврал, плот сделал оверкиль.
Я раз глотнул, воды глотнул, потом глотнул еще
И оказался под плотом с моим товарищом.

А там, за порогом, на самой высоте
Сидят, свесив ноги, довольные те,
Кто с фотоаппаратами готовится снимать,
Как будем мы корячиться и маму вспоминать.

Очнулся я, а надо мной как крышка гроба плот.
Хотел пробить его ногой, потом - наоборот,
Потом, собрал остатки сил, ведь я уже устал,
И головой пробил настил (Какой дурак его мостил!... и вспомнил - я его мостил!) и небо увидал.

А там, над порогом, на самой высоте
Увидел я счастливчиков, а те в суете,
По берегу мечутся, готовятся снимать,
Картинка получается... Пером не описать!
(не сплавляйтесь на плотах)