Костлявая Карга, которой, что есть сил,
я от младых ногтей старательно дерзил,
мой след взяла с сугубым тщаньем.
И вот, приперт к стене чредою похорон,
за благо я почел, пока не грянул гром,
внести поправки в завещанье.

Нотариус, в залив Лионский голубой
перо свое макни! Сегодня мы с тобой
запишем, где мне станет пухом
земля и сыщет плоть последний свой приют,
когда на небесах небрежно подмахнут
ее развод с заблудшим духом.

Ему – за облака, ушедшим душам вслед
красоток и бродяг давно минувших лет,
свой устремить полет отважный,
а ей – к родным местам отправиться чуть свет
на скором, что идет прямой дорогой в Сет,
где свалят гроб на двор багажный.

Жаль, наш фамильный склеп немного тесноват
(в нем уж который век могилы нарасхват).
Мне, право, было бы негоже
вломиться к старикам и брякнуть: “Вот, мол, я!”
Подвиньтесь-ка слегка, коллеги и друзья,
и дайте место молодежи!”

Поэтому прошу зарыть мой бедный прах
на самом берегу, от моря в двух шагах,
где у моей песчаной ниши,
как в детские года, веселой чередой
дельфины будут куролесить над водой
на нашем пляже в Ля Корнише.

Здесь никогда Нептун не сердится всерьез,
и даже если вдруг корабль пошел вразнос,
то капитан кричит из рубки:
“Мы тонем, черт возьми! Ребята, по местам!
На этой глубине любой спасется сам –
грузите выпивку на шлюпки!”

И здесь в пятнадцать лет я понял, что к чему
(что на песке вдвоем милей, чем одному),
и, повстречав морскую гостью,
я с нею в первый раз, но до последних строк,
и вдоль, и поперек прошел любви урок.
И поперхнулся первой костью.

Пред мэтром Валери, великим земляком,
всегда останусь я плохим учеником
и лишь в одном успех предвижу:
хоть мне не по плечу его могучий стих,
но, если рассуждать о кладбищах морских, –
мое, бесспорно, к морю ближе.

Пусть этот скромный холм меж небом и волной
печальной мысли не разбудит ни одной
ни в ком, и я не пожалею,
Коль ширмой станет он купальщицам нагим
и дети на песке воздвигнут рядом с ним
свои дворцы и мавзолеи.

Еще лишь об одном просить не премину:
пусть над моим холмом тенистую сосну
посадят, чтобы ненароком
друзей не хватанул здесь солнечный удар,
когда они толпой заявятся сюда
предаться скорбным экивокам.

И пусть в последнем сне мой услаждают слух
мелодии сестер латинских наших двух,
когда мистраль и трамонтана
мне с моря принесут лозы соседской хмель:
фанданго – поутру, а к ночи – вилланелль,
и тарантеллу, и сардану.

А если невзначай появится из вод
и на краю моей могилы прикорнет
полуодетая ундина,
заранее прошу прощенья у Христа,
за то, что даже тень от моего креста
чрезмерно станет возбудима.

Герои и цари, Рамзес, Наполеон,
певцы, чей гордый прах упрятан в Пантеон,
вам не понять подобной блажи!
Урок вам и пример – бессрочный отпускник,
что дни небытия проводит, как пикник
на средиземноморском пляже.