Где ты, душа, осталась,
села в какой воронок,
покуда тело моталось
по миру, как челнок?
Покуда его носило
на скорости звуковой
в вагонах зелено-синих
на верхней боковой?

Где ты, душа, осталась?
...А было как наяву:
принесли на станцию
человека - и в поезд, в Москву.
Очнулся ночью, в дороге/
Поезд уже под Москвой.
И едут вперед его ноги
на верхней боковой.

Вот незадача почище
гоголевской: через два
часа будут Мытищи,
а дальше, понятно, Москва.
Так что это, шутка злая?
Откуда и кто такой -
он едет, куда не зная,
на верхней боковой.

Качаясь, он вышел в тамбур
перекурить. В глазах
мутно, колеса, что тамбур-
мажор, нагоняют страх.
Он шел, как слепая лошадь,
обратно на храп громовой
в свое прокрустово ложе
на верхней боковой.

Кто он, челнок? Недоумок,
с улыбочкой жил до ушей.
И вот десять клетчатых сумок,
привязанных насмерть к душе,
им брошены в Нижнем Тагиле
неведомо на кого.
А он лежит, как в могиле,
на верхней боковой...

Он думал про душу и поезд.
Душа, как в последний приют,
вцепившись в Каменный пояс,
тянулась - как парашют -
за ним. Поезда - это стропы.
Но он тогда - кто такой?
Мусор земной утробы
на верхней боковой.

О, время вспомнить о маме.
Время позвать отца.
Под потолком что в яме -
ни сердца узнать, ни лица.
Но в темноте - как будто
шарик свечи восковой -
облак поплыл. Как Будда
над верхней боковой.

С башкой утонуть бы в подушке...
Но вокруг облаков - строй.
Кто виноват? Пушкин?
А кто всех спасает? Толстой?
Под небом Аустерлица
с большой, как земля, головой
лежит он и сам себе снится
на верхней боковой.

И еще ему снится:
проснулся внизу сосед,
в спортивном трико проводница
идет закрывать туалет.
Может быть, в мире кроме
них - у него никого...
И место его в этом доме.
На верхней боковой.