Агония вышвырнет снова в сознание.
А я не поверил в отличие нашего образа.
Я снова смотрел на чужое тебя желание,
И снова сдержал свой ревнивый порыв на возгласы.

Агония плачет на душу слезами кровавыми.
А я разбивался о тысячи стен и зеркал, осколками
Я вновь рассыпался, лечил твою душу травами,
Травил твою душу, колол твое сердце иголками.

Агония вырвет и так разметает лоскутьями,
Что я не сумею все раны зашить твои вовремя.
Я вижу тебя, но гордыня стальными прутьями
Скрывает тебя за собой, оставляя меня, словно голого.

Агония в дрожь до желания, страстью гонимого,
Рвануться, обнять, защитить от чужих и жестоких рук.
Но гордость и честь не позволила взгляда любимого
Поймать, удержать и спасти от похоти чертовых слуг.

Агония. Кровью и болью меня повязала в цепь.
И я так покорно склонил свою голову глупую.
Да, разве меня ты оставишь вот так реветь,
Как я оставляю тебя за душу свою преступную?

Агония. Нет ничего, чем за правду теперь платить.
А я испугался поруганной чести-вольности.
Я должен был ради любви тебя здесь убить,
Но я предпочел терпеть эти непристойности.

Агония. Бьет по зубам и ответом кричит слова.
Ответом кричит твое имя. Горит над городом.
Не смел отвернуться, не смел эту цепь порвать.
А должен был. Снова душа твоя ими вспорота.

Насилие верностью вырвало слезы глаз.
А я улыбался. Я должен был. Так приказано.
Ты смотришь в глаза мои. Ты не умрешь сейчас.
Ведь город потребовал боли и зла наказанным.

Насилие. Ты даже не можешь вырваться.
Я должен смотреть, как они тебя нагло пользуют.
Я должен смотреть, просто чтобы выслужиться.
Они усмехаются, смотрят и только болью злят.

Насилие. Люди глядят и морщатся.
Притворно ладонями взгляды свои припрятали.
Такие, как ты, перед смертью о милых молятся.
А ты обо мне под жестокими, злыми взглядами.

Насилие. Терпишь, губу закусив свою.
Ни стона, ни всхлипа они от тебя не услышали.
А я за тебя был готов умереть в бою,
Но я испугался, пытаясь доверие выслужить.

Насилие. Сколько их? Пять? Одиннадцать?
В глазах у меня помутилось, я так не могу уже.
Ты смотришь с любовью в лицо мое, словно живица.
А я улыбаюсь. Я должен. Такое мое клише.

Насилие. Вырванный стон и глаза твои в боль закрытые.
И я не могу смотреть, как тело твое истерзано.
Но я улыбаюсь. Губа от щеки пришитая.
А я улыбаюсь. Губа до щеки дорезана.

Агония. Это не казнь. Это просто зрелище.
Им так захотелось невинных казнить и миловать.
Тебя унесут, чтоб потом притащить еще.
И снова при мне. На глазах моих вновь насиловать.

Агония. Сердце. Душа. Я все продал в рок.
Я продал за статус, отдав тебя на съедение.
Я должен был выйти. Спасти тебя. Только я не смог.
А я испугался терять свое положение.

Агония. Кто я теперь, если враг себе?
Я трус и бесчестная тварь жестокого города.
Ты веришь мне. Ты до сих пор просто веришь мне.
И даром что тело твое чужой похотью нынче вспорото.

Агония. Я в конуре навещу тебя.
И я обниму и прижму к себе тельце хрупкое.
Как мог я отдать в поругание, столь любя?
Как мог я?! Я сам для тебя нынче стал поругою.

Прости меня. Я должен был тебя убить,
Чтоб не было мук тебе этих. А ты расплачешься.
А ты продолжаешь меня ни за что любить.
А ты улыбаешься… жмешься ко мне и прячешься.

Прости меня. Глупо тебе шепчу, словно молитвою.
И снова уйду, затворив за собой дверь железную.
Начальство опять призовет перед новою "битвою"
И нагло и сухо с ехидством шепнет: "Соболезную".