«Во всем виновен летний ливень.
Во всем повинен запах лип.
Окно откройте – тут же хлынет
мозайка показаний птичьих
о сотнях найденных улик:
что он когда-то также лил,
что я был с ним беспечно личен…
Дела иного лета вынут,
найдут твой отзвук пианинен…
Как беспощаден птичий клин!
Они готовят мне импичмент? – 
Я сам войду в тот дождь с повинной!
Все имена открою им!

А что таить? Не удержусь я!
Пускай ведут меня в тот двор,
где проводил свои дежурства
с бессонницей деля заросший
балкон переплетенный твой!
Рискнут пожертвовать листвой?
Пускай! Копаясь клювом в прошлом,
дойдут до настоящей жути.
И вот тогда, тогда скажу им:
умерьте пыл пернатых свор!
Вы думали, мне ливень – роскошь?
Мне ливень – боль, им дорожу я!
Я с ливнем тем сведен в родство.

И потому не разлучить нас
с моим  несказанным «Люблю!»
О, Ваша честь! О, Ваша птичьясть!
Пред вынесеньем приговора,
пред тем, как затянуть петлю,
я умоляю и молю
услышать мой последний довод:
в безумье жарких электричек,
в бредовых соловьиных притчах
распят тропинками июль.
Он гибелью своей мне дорог.
Пусть мое дело будет личным.
Пусть хищным будет птичий клюв.

Не отступить! Не оступиться!
Той тропке верен как себе!
О, слушайте и пойте птицы!
Плыл сад. Плыл дом. Плыла веранда.
Плыла сирень, крыльцо, ступень...
Взошел,  и пеклом рта сипел
набор нелепых дифирамбов….
И в сад с крыльца – как в море с пирса!
Мир опадал блестящей спицей.
Сквозь дождь летел велосипед.
Июль был с толку сбит, разграблен,
он возмущался птичьим писком:
«Как юн! как зелен! как неспел!»

Позвольте закурить. Позвольте
просить о снисхожденье Вас.
Aurevoir, ненужный зонтик.
Тот ливень здесь. И с ним тот запах.
И в тех аллеях вновь тот вальс.
Как не случилась, не сбылась!..
Играй же нежно и внезапно.
Не образумь взор в горизонте.
Не отрезвить, как не трезвоньте!
Весь ваш процесс – полнейший фарс!..
Простите грубость мне…Я загнан…
Позвольте слушать Вас… Позвольте
просить о снисхожденье Вас…»