Он был плохим ангелом. Все вокруг ходили божественно светлые, а он однажды на спор с каким-то мелким бесом искупался в закате и стал рыжим. Даже крылья порыжели. И когда он смотрел на людей, то от удовольствия на носу проступали веснушки. 
И даже на землю он спустился не так, как принято среди других ангелов. Все снисходили чинно, статно, в ореоле сияния, а он, получив долгожданный отпуск и в спешке бросая в чемодан крылья и свет, подскользнулся на облаке и кубарем рухнул вниз, забыв наверху и чемодан с крыльями, и сияние, и другие, очень важные для любого ангела вещи. 

Да и на земле все изначально пошло не так. Потому что скатился он прямо на какую-то девчонку, рассеянно глазевшую по сторонам. Она охнула, потерла ушибленную ногу, и… они пошли есть мороженое. Смеясь над собой. И как-то спонтанно, неожиданно, вне планов небесной канцелярии, из рыжего ангела и земной девчонки вдруг образовалось странное «они». Не он и она, а именно они. Что-то такое слипшееся, связанное, склеенное. Небо и земля соединились в один миг и уже не смогли расстаться.  

А потом он подсел на иглу. Нашел где-то старенький граммофон и подсел. Игла скребла пластинку, музыка была шероховатой, шипящей, но все же очаровательной. И эта музыка идеально подходила к душистым льняным простыням, к поющему на все голоса лету за окном, к широкой улыбке девчонки, валяющейся в его постели, в которой они совсем недавно спали в обнимку, уютно ежась под одним одеялом. А лето вызревало звездами, стучалось в их окно, пытаясь напомнить рыжему ангелу о высших силах и сакральных смыслах, но он не хотел смотреть в окно. Он смотрел в глаза своей девчонки, глупо улыбался и все гладил ее по волосам. И главными вопросами бытия были «что будем на завтрак» и «а не пойти ли нам купаться».

Ангел влюбился. Нет, девчонка не была особенной, она была самой обыкновенной. Она стеснялась утром растрепанных волос и выщипывала брови, она не читала книги, но с удовольствием слушала граммофон, она мечтала жить у моря и не хотела идти на работу, она любила кошек и долго болтать по телефону, ее духи пахли цветами, а кожа под ними — чем-то дерзким и страстным, она была брюнеткой, но временами казалась глупой, она была как все — многонотной суммой привычек, комплексов и одного вдоха души. Но все это становилось лишь неотъемлемой частью его безумной любви к ней.

А потом, как и бывает обычно со всем хорошим, отпуск кончился. Они долго стояли на том вокзале, откуда рельсы уходят вертикально вверх, а в зале ожидания скучают за газетками человеческие души, растерявшие свои тела. Стояли и молча смотрели друг на друга. И никто из них не хотел говорить положенное моменту «прощай». А когда над вокзалом послышалось пение и ровный, громогласный глас серафима прозвучал в каждом: «поезд на небеса отбывает с конечного пути жизни», ангел мотнул шальной рыжей головой, схватил свою девчонку за руку и прыгнул с ней в отходящий вагон. Поезд уезжал, и они уезжали в нем вместе. Сначала был слышен встревоженный женский голос, потом смех двух людей, оборвавшийся, когда их губы нашли друг друга, а потом открылись двери на небеса, поезд исчез и стало тихо. И вроде ангелам не положено так поступать, не по чину и не по ангельскому закону. Но после этого закат стал немного рыжее, появился в нем какой-то озорной прищур, не так ли?