Вечер опустился на сырые крыши,
В окнах огоньки зажглись, все звуки стали тише.
На площади центральной с доброю улыбкой
Встал старик, раскрыл чехол, запела грустно скрипка.
К нему неслышно стали люди подходить,
И замерев невдалеке
Смотрели все, кто мог хоть как-то уловить
Рожденье нот в его руке.

И словно свет в сердцах людей
Зажегся, с каждым звуком становясь сильней и горячей.
Глаза бродяг, бесстыдных дам,

Закрылись, открывая души их мечтам
И голосам потертых струн…

Этой темной ночью быть должно убийство.
Только тот, с ножом в кармане, передумал быстро…
Нищая девица шла топить младенца,
Но, забыв про эту мысль, внимала стуку сердца…
И все, кто собирался в ночь пойти на грех,
Кляли себя за безрассудство,
И, выгнав зло из сердца, думали про всех
И про того, кто нес искусство.
И словно свет в сердцах людей
Зажегся, с каждым звуком становясь сильней и горячей.
Глаза бродяг, бесстыдных дам, закрылись, открывая души их мечтам
И голосам потертых струн…

…Народ счастливый расходился по углам,
Чтоб утром заново родиться.
Когда ушли, старик, вздохнув, кувшин достал,
Чтоб горло промочить водицей.

Вдруг скрипка с треском  умерла под сапогом:
Два рослых стражника, едва держались на ногах.
«Скрипеть не место, старый, здесь богатый дом!» -
Сказал один из них, сжимая руки в кулаках.
Скрипач, глотая слезы, закричал: «Не сметь!» , -
И получил с размаху кулаком в висок.
Старик вздохнул, споткнулся, медленно осел,
Теперь навеки, выпустив из рук немой смычок…

А свет горел в сердцах людей,
Он разгорался ярче, становясь сильней и горячей.
Глаза бездомных, нищих расцвели, все улыбались, кто-то прошептал: «Смотри!
Там наверху зажглась звезда...»