С некоторых пор я терплю жестокую пытку оттого, что понял, познал, в каком страшном одиночестве я живу, и нет средства спастись от него.
Как бы мы ни старались, как бы ни изощрялись, каким бы ни был страстным порыв наших сердец, призыв губ и пыл объятий, — мы всегда одиноки.

Я увёл тебя нынче вечером с собой, чтобы не возвращаться к себе, потому что я мучительно страдаю теперь в одиночестве моего дома. Но чем ты поможешь мне? Я говорю, ты слушаешь, и оба мы одиноки, мы рядом, вместе, — но мы одиноки.
Понимаешь ты меня?
Блаженны нищие духом, гласит писание. У них есть иллюзия счастья. Они не томятся нашей одинокой тоской, они не бредут, как я, по жизни, не ведая другого общения, кроме мимолётных встреч, не ведая другой радости, кроме эгоистичного удовлетворения, что именно мне дано было понять, увидеть, постичь наше вечное одиночество и выстрадать сознание его.

Ты думаешь, что я заговариваюсь? Послушай. С тех пор, как я почувствовал свою отчуждённость от других, мне кажется, будто изо дня в день я всё глубже спускаюсь в угрюмое подземелье, не нащупываю его стен, не вижу ему конца, да и нет у него, быть может, конца! Я иду, и рядом со мной нет никого, и вокруг меня — никого, и больше никто из людей не совершает этот мрачный путь. Это подземелье — жизнь. Временами мне слышатся шум, голоса, крики… Ощупью направляюсь я на эти смутные звуки, но я не знаю, откуда они доносятся; я никогда не встречаю никого, я никогда не нахожу человеческой руки посреди окружающего мрака. Ты понимаешь меня?