Я убит подо Ржевом ...

Я убит подо Ржевом, В безымянном болоте, В пятой роте, На левом, При жестоком налете.

Я не слышал разрыва И не видел той вспышки, — Точно в пропасть с обрыва — И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире До конца его дней — Ни петлички, Ни лычки С гимнастерки моей.

Я — где корни слепые Ищут корма во тьме; Я — где с облаком пыли Ходит рожь на холме.

Я — где крик петушиный На заре по росе; Я — где ваши машины Воздух рвут на шоссе.

Где — травинку к травинке — Речка травы прядет, Там, куда на поминки Даже мать не придет.

Летом горького года Я убит. Для меня — Ни известий, ни сводок После этого дня.

Подсчитайте, живые, Сколько сроку назад Был на фронте впервые Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая, Как на теле рубец. Я убит и не знаю — Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши Там, на Среднем Дону? Этот месяц был страшен. Было все на кону.

Неужели до осени Был за н и м уже Дон И хотя бы колесами К Волге вырвался о н?

Нет, неправда! Задачи Той не выиграл враг. Нет же, нет! А иначе, Даже мертвому, — как?

И у мертвых, безгласных, Есть отрада одна: Мы за родину пали, Но она — Спасена.

Наши очи померкли, Пламень сердца погас. На земле на проверке Выкликают не нас.

Мы — что кочка, что камень, Даже глуше, темней. Наша вечная память — Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву Овладел чернозем. Наша вечная слава — Невеселый резон.

Нам свои боевые Не носить ордена. Вам все это, живые. Нам — отрада одна,

Что недаром боролись Мы за родину-мать. Пусть не слышен наш голос, Вы должны его знать.

Вы должны были, братья, Устоять как стена, Ибо мертвых проклятье — Эта кара страшна.

Это горькое право Нам навеки дано, И за нами оно — Это горькое право.

Летом, в сорок втором, Я зарыт без могилы. Всем, что было потом, Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно Всем привычно и ясно. Но да будет оно С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы И не Дон потеряли И в тылу у Москвы За нее умирали.

И в заволжской дали Спешно рыли окопы, И с боями дошли До предела Европы.

Нам достаточно знать, Что была несомненно Там последняя пядь На дороге военной, —

Та последняя пядь, Что уж если оставить, То шагнувшую вспять Ногу некуда ставить...

И врага обратили Вы на запад, назад. Может быть, побратимы. И Смоленск уже взят?

И врага вы громите На ином рубеже, Может быть, вы к границе Подступили уже?

Может быть... Да исполнится Слово клятвы святой: Ведь Берлин, если помните, Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие Крепость вражьей земли, Если б мертвые, павшие Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные Нас, немых и глухих, Нас, что вечности преданы, Воскрешали на миг.

О, товарищи верные, Лишь тогда б на войне Ваше счастье безмерное Вы постигли вполне!

В нем, том счастье, бесспорная Наша кровная часть, Наша, смертью оборванная, Вера, ненависть, страсть. Наше все! Не слукавили Мы в суровой борьбе, Все отдав, не оставили Ничего при себе.

Все на вас перечислено Навсегда, не на срок. И живым не в упрек Этот голос наш мыслимый.

Ибо в этой войне Мы различья не знали: Те, что живы, что пали, — Были мы наравне.

И никто перед нами Из живых не в долгу, Кто из рук наших знамя Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое, За советскую власть Так же, может быть, точно Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом, Тот — еще под Москвой... Где-то, воины, где вы, Кто остался живой?!

В городах миллионных, В селах, дома — в семье? В боевых гарнизонах На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая, Вся в цветах иль в снегу...

Я вам жить завещаю — Что я больше могу?

Завещаю в той жизни Вам счастливыми быть И родимой отчизне С честью дальше служить.

Горевать — горделиво, Не клонясь головой. Ликовать — не хвастливо В час победы самой.

И беречь ее свято, Братья, — счастье свое, — В память воина-брата, Что погиб за нее.

(Александр Твардовский.